Легенда о золотых драконах. Елена Паленова

вождя и не видела своих тюремщиков. Любая попытка причинить себе вред немедленно пресекалась, а за этим неизбежно следовало наказание. На четвёртом году жизни в Акильфадии, после одного из таких наказаний, что-то внутри Аллелии сломалось, и она стала всего лишь бледной тенью той роскошной красавицы, от которой когда-то Тангур хотел только одного – взаимности. Наверное, внутренний протест и сила воли всё же мешали ей повторно забеременеть от мучителя, потому что долгожданное дитя зародилось в чреве колдуньи только после того, как ей стало всё равно. В этой новости было мало радости, но хотя бы ежедневные издевательства Тангура прекратились. Впрочем, они возобновились почти сразу же после того, как вождь узнал, что у него родилась дочь.

      Акильфадия жила в страхе, но мирно. Акильфы боялись и ненавидели главу своего клана, но безропотно подчинялись его приказам. На полуострове наконец-то воцарился порядок, и постепенно все привыкли к новым порядкам, хотя мысленно и желали Тангуру скорейшей кончины. Аллелия желала этого сильнее всех. Прошло ещё четыре года мучений, прежде чем высокие своды замковых башен наконец-то эхом отразили первый крик Лесса – новорожденного наследника жестокого вождя.

      К тому времени мать, которая должна была быть счастлива, научилась ненавидеть не только своего господина, но и его сына тоже. Аллелия полностью утратила интерес к жизни, к свободе, к магии – в ней не осталось ничего, кроме ненависти. Сбежала бы, когда ошейник наконец-то сняли, но за её попытку бегства мог поплатиться ни в чём не повинный мальчик, который жил где-то в Сеаркате со своим предателем-отцом, и которому уже должно было исполниться десять лет. Колдунья жила только одной мыслью – её первенцу ничего не грозит, пока она сама не совершает необдуманных поступков.

      Она больше не боялась Тангура, который после рождения сына утратил к изуродованной побоями ведьме всякий интерес. К тридцати годам Аллелия была обезображена настолько, что уже ни в ком не могла вызвать никаких чувств, кроме брезгливости и жалости. Её чудесные золотисто-рыжие волосы стали пепельно-серыми, а некогда прекрасное лицо было настолько обезображено шрамами, что даже сломанный несколько раз и ставший крючковатым нос не делал его более уродливым. Она сильно сутулилась и прихрамывала на одну ногу, которую Тангур однажды в приступе ярости сломал, как сухую ветку, а о том, чтобы лекари вправили кость на место, даже не позаботился. Какое ему дело до тех частей тела непокорной колдуньи, которые не имеют отношения к деторождению? Да никакого.

      Новорожденного Лесса у Аллелии забрали сразу же, как только он родился, да она ничего против и не имела. Ошейник сняли, из замка вывели – свободна. Тангур не испытывал недостатка в женщинах, согласных делить с ним постель, поэтому уродливая колдунья стала ему не нужна – он получил от неё всё, чего хотел. Подумывал убить, но Аллелия оставалась чистокровной колдуньей и всё ещё была способна рожать. Найдёт утешение на ложе какого-нибудь колдуна –