Но, между прочим, не женат.
На сердце давит жизни проза
И причиняет часто боль.
О, женщины! Одна, как роза,
Другая, как желтофиоль.
Пусть третья будет, как крапива —
Приятен нам любви ожог.
И кружка жиденького пива
Не заменит её, дружок.
Стихи и рисунок очень нравились дяде Севе. Он от души смеялся, когда показывал нам подарок; и отдал его потом на сохранение мне.
Это было в 1942 году. И в этом же году, летом, дядя Сева пришёл однажды домой днём, в неурочное время, возбуждённый.
– Ну вот, дорогие мои, – громко сказал он, – можете меня поздравить. Я ухожу на фронт.
– С вас сняли бронь? – спросила мама, хотя и так было ясно: если бы не сняли, на фронт он бы не уходил.
Но дядя Сева явно ждал этого вопроса.
– Ну, разумеется, сняли! – радостно отвечал он. – Кто же в этом сомневался? Мой редактор? Вы знаете, что он мне сказал? – Дядя Сева глядел на нас весёлыми глазами. – Он сказал, что я дезертирую с трудового фронта. Как вам это нравится?
Он посмотрел на меня, и вопрос мне не понравился. А дядя Сева, перестав улыбаться, сказал другим, усталым голосом:
– Не могу я сидеть в редакции и ездить по области, когда немец лезет к Волге.
Я запомнил и этот глухой, усталый голос, и эти слова, и его лицо, с крупными, мягкими и добрыми чертами, которые в этот момент стали чужими, неласковыми.
Мама и тётя собирали его в дорогу.
Он был для них единственным солдатом, которого они вот так собирали, – накануне, вечером, тревожно и в то же время спокойно, потому что времени было достаточно, – и они знали, что и как ему надо собирать.
Тётушка приехала к нам в Белоруссию за несколько дней до войны, оставив мужа в Ленинграде. Он без неё уходил на фронт. Наш отец уехал на аэродром накануне нападения фашистов, особых сборов у него не было.
Дядя Сева сидел, отдыхая, на диване, и, как мне помнится, это был первый случай, когда он не возражал против хлопот мамы и тёти.
На прощанье он обещал мне писать. Но я не получил от него ни одного письма.
Через два месяца на мамино имя прислали извещение. В нём было написано, что её родственник Всеволод Михайлович Муравьёв, проявив мужество и героизм, верный военной присяге, пал смертью храбрых в борьбе за Советскую Родину и «похоронен неизвестно где».
Его убило в первой же атаке, на подступах к Сталинграду, куда был брошен его пехотный полк.
Продолжаю дневник отца.
14.08
Отдали Смоленск 13.08. Какой героизм! Я знаю условия обороны. Герои обороны Смоленска много сделали. Противник здорово истощился на этом участке фронта, задача выполнена…
Сегодня утром на дежурной машине ездил купаться. Речка не глубже 40 см. Нашли ямку. Наслаждался студёной водой. Какая прелесть, какое удовольствие! Ещё в Ржеве, живя на берегу матушки Волги, мне ни разу не удалось выкупаться.
В конце июля – начале августа