– Ты уверена, что хочешь это сделать? – с сомнением уточняю я, притормаживая перед тем как зайти внутрь.
– Да. А что такое? – удивляется она, будто не слышит рычания собаки и завывания ветра.
– Не знаю. Что-то кажется мне неправильным…
– Это не ужастик, написанный одним из твоих любимых авторов, Адам. Это реальная жизнь. Возможно, просто ветер распахнул двери.
Она может говорить все, что ей заблагорассудиться, но раньше двери были не просто притворены. Они были заперты, и мы оба это знаем.
Мы оказываемся в помещении, которое богатые люди называют комнатой для обуви, и я ставлю сумки. Вокруг моих ног образуется лужа тающего снега. Пол, выложенный каменными плитами, выглядит старинным, а вдоль задней стены расположился встроенный шкаф в деревенском стиле, с деревянными ячейками, предназначенными для обуви. Есть также ряды крючков для пальто, все свободные. Мы не снимаем наши заснеженные ботинки и куртки. Отчасти потому, что здесь так же холодно, как и снаружи, но еще и, вероятно, из-за того, что пока неясно, останемся ли мы здесь.
Одна стена увешана зеркалами, маленькими, не больше моей ладони. Все они странных форм и размеров, в замысловатых металлических рамках, небрежно закрепленных с помощью ржавых гвоздей и простой бечевки. В них отражается, должно быть, пятьдесят пар наших лиц. Как если бы мы стали всеми предыдущими версиями самих себя, чтобы попытаться наладить наш брак, и собрались вместе, дабы посмотреть сверху вниз на то, какие мы теперь. Часть меня рада, что я не узнаю их. Не уверен, что мне понравилось бы увиденное.
Это не единственная интересная особенность дизайна интерьера. Два оленьих черепа и рога установлены в качестве трофеев на самой дальней побеленной стене; из отверстий, где когда-то были глаза животных, торчат четыре белых пера. Это немного странно, но моя жена присматривается повнимательнее и глядит зачарованно, словно посетила художественную галерею. В углу стоит старая церковная скамья, которая привлекает мое внимание. Она выглядит антикварной и покрыта пылью, ясно, что здесь уже очень давно никто не сидел. Судя по первому впечатлению, это явно не лучшее место в мире.
Я помню наши отношения с Амелией в самом начале. Тогда мы просто поладили – нам нравилась одна и та же еда, одни и те же книги, а секс оказался лучшим, чем у меня когда-либо был. Все, что я мог и не мог видеть в ней, было прекрасно. У нас нашлось достаточно много общего, и от жизни мы хотели одного и того же. Или, по крайней мере, я так думал. Сейчас она, похоже, хочет чего-то другого. Возможно, кого-то другого. Потому что я-то не изменился.
– Тебе не нужно рисовать в пыли, чтобы доказать свою точку зрения, – говорит Амелия. Я смотрю на маленькое, детское, улыбающееся личико на церковной скамье, на которое она указывает. Я и не заметил его раньше.
Я его не рисовал.
Большие деревянные наружные