Никогда в жизни я не стоял на коленях ни перед кем. Но сегодня готов был валяться возле дешевых кед мелкой ведьмы, глядящей на меня с жалостью и вызовом. Умолять ее, рыдая до соплей. Обещать ей золотые горы. Дать ей все, что она только пожелает. Лишь бы она не ушла. И наверное я сошел с ума, от вида этой малявки. От того, скакой нежностью она прижимала к груди сопящее дитя. Потому что как иначе объяснить то, что сейчас я, одетый в пальто от Хьюго Босс, засаленную кепку, украшенную петушиным гребешком, сильно воняющую жиром и чуть-чуть недорогим шампунем, гоню свой Кадиллак Эскалад в какую-то Тмутаракань. В которую наверняка страшно заезжать даже на жигуле копейке. Тачка насквозь пропиталась запахом жаренной на машинном масле, курицы. А я счастлив, что не слышу детских воплей.
Короб этот гребаный страшно неудобный. Эта мелкая, интересно, не боится шлындать ночами по таким гиблым местам. Я даже слегка дрейфлю. Тачку бы найти потом в полной комплектации, что конечно вряд ли. За то короткое время, что я буду унижаться, скорее всего с нее скрутят все, что только можно скрутить. Да и хрен с ней. Зато подальше от апартамента, захваченного существом, которое в разы страшнее местной гопоты.
– Цыпа-дрипа, кококо, жить вам будет нелегко, – проорал я в испуганное лицо, отворившего передо мной дешевую обшарпанную дверь, мужичка. Захлопал локтями по своим ребрам. Боооже, хоть бы эта ночь быстрее кончилась. Вроде, слова другие чертова ведьма мне велела говорить. Но они выветрились из моей головы, как алкоголь, который мы с Лехой употребили, кажется, миллиард лет назад. – Тухлятину заказывали? Тьфу ты, прости господи, вкуснятинку. Я доставил, – показал пальцем за спину. Дядька сбледнул лицом и попытался захлопнуть перед моим носом свою фанерную воротину. Дурачок. Неужели думает, что это предотвратит доставку ему деликатеса.
– Я перехотел, – икнул мужичок, кинув в меня смятые мелкие купюры, которые до этого крепко сжимал в судорожно сжатых пальцах. – Мне Зинка вообще сказала, что надо вегетарианцем становиться.
– Зинка? – я вытаращился на дядьку, который попытался слиться с темнотой.
– Ну да, баба моя. Слышь, петушок, отпусти меня, а…Ну цыпленочек, ну уважаемый господин курочка, – умоляюще хныкнул любитель кур гриль, и бодро пополз в недра своего жилища.
– Как ты меня назвал? – я взвыл от ослепляющей ярости. Ухватил завернутую в фольгу курицу, и с силой запулил ее вслед заду обтянутому трениками, исчезающему в красиво мерцающем елочными огоньками пространстве. Содрал с головы уродскую кепку, бросил ее под ноги, потоптался на ней. Поднял, расправил, снова водрузил на голову. Красные пятна в глазах стали разлетаться, так что я наконец снова обрел способность видеть и соображать. Навесил на лицо свою самую милую улыбку и пошел туда,