– Как он? – спросил Чуга.
Между девичьих бровок возникла морщинка.
– Вэн потерял много крови, – негромко проговорила мисс Дитишэм, – но раны не воспалены…
– Если до сих пор не сдох, – поставил свой диагноз Фокс, – то, может, ещё и выкарабкаюсь…
– Молчите! – строго сказала девушка. – Вам нельзя разговаривать!
– Слушаюсь…
Капитан будто усох и постарел – бледный, небритый, с чёрными, запекшимися губами, он представлял собой душераздирающее зрелище.
– Всё ладно будет, – подобающе выразился Фёдор.
– Всё будет о’кей! – подхватила Марион.
Выйдя на палубу, Чуга оглядел океанские просторы. Атлантика добродушно качала шхуну, не мешая той стремиться на запад. Фёдор покачал головой. Море‑океан отделило его от России, от Севера родимого. Время минет, и сотрётся в памяти оставленный дом, шумливая Ваенга, могилка Олёнкина… Чуга вздохнул.
– О чём вздыхаете? – незаметно подойдя, ласково спросила мисс Дитишэм.
Помор обернулся.
– Да так… – отделался он никчёмными словами.
Марион встала рядом с ним, подставляя хорошенькое личико солёному ветру, и глянула искоса.
– У меня такое впечатление, – сказала она, надувая губки, – что вы меня избегаете.
– Разве?
– Да‑да! Не глядите даже в мою сторону!
– Просто не хочется быть третьим лишним.
– Вы дурак! – выпалила мисс Дитишэм.
Это было сказано от души, безо всякого жеманничанья, и Федор не выдержал, рассмеялся. Тут же и Марион прыснула в кулачок.
– Простите, – пробормотала она, – вырвалось. С князем мы друзья, а вы… Мне с вами ничего не страшно. Так спокойно становится… и я сразу начинаю чувствовать себя женщиной!
Девушка мило покраснела, и губы Фёдора наметили улыбку. Марьяна…
Она совсем молоденькая – и совершенно не испорченная. Девушка нравилась ему именно своей детской непосредственностью, радостной открытостью миру, мечтательностью и предчувствием счастья. Хотя, что там скрывать, Марион было чем пленять, к тому же природа одарила её особым женским обаянием, которое волновало каждого мужчину, просто смотревшего на неё. Такая вскружит голову любому… да только не ему. Слишком уж он здравомыслящ и трезв, порывам нет места в его душе.
«Или ты уже успел состариться в свои тридцать два?» – подумал помор. «Федюнька», – ласково называла его Олёна. А кто он на самом деле? Суровый Фёдор Труфанович? Мрачный Чуга? Способна ли Марьяна тронуть его заскорузлую, ороговевшую натуру?
Помор покачал головой в