Толпа затихла, красные флаги склонились, и мы услышали торжественное пение:
Вы жертвою пали в борьбе роковой…
Все начали опускаться на колени. Мы тоже сняли фуражки и пели похоронный марш, хотя и не знали всех слов. Потом толпа поднялась с колен и двинулась мимо ограды Николаевского сквера. Я увидел в толпе старшего брата Борю и нашего жильца, студента-черногорца Марковича.
– Иди сейчас же домой! – сказал мне Боря. – И не смей один выходить на улицу.
– Я хочу с тобой, – робко сказал я.
– Тебя задавят. Ступай домой. Завтра все увидишь.
Мне очень хотелось идти вместе с этой счастливой и торжественной толпой. Но Боря уже исчез.
Где-то далеко впереди загремел оркестр, и я узнал крылатые, звенящие звуки «Марсельезы»:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног!
Я перелез через ограду и смешался с толпой. Девушка в каракулевой шапочке, должно быть курсистка, протянула мне руку, и мы пошли. Я ничего не видел перед собой, кроме спин. На крышах стояли люди и махали нам шапками.
Когда мы проходили мимо Оперного театра, я услышал топот копыт. Я влез на тумбу и увидел цепь конных городовых. Они пятились, давая толпе дорогу. Вместе с городовыми пятился и толстый полицмейстер. Он держал руку под козырек и снисходительно улыбался.
Я слез с тумбы и опять уже ничего не видел. Только по вывескам магазинов я узнавал, куда мы идем. Вот мы спускаемся по Фундуклеевской мимо театра Бергонье, вот поворачиваем на Крещатик и идем мимо кондитерской Кирхгейма. Мы миновали Лютеранскую улицу и книжный магазин Идзиковского.
– Куда мы идем? – спросил я девушку в каракулевой шапочке.
– К городской думе. Там будет митинг. Мы теперь свободные, как птицы. Вы понимаете?
– Понимаю, – ответил я.
– Где вы живете? – неожиданно спросила она.
– На Никольско-Ботанической.
– Родители знают, что вы на демонстрации?
– Все сейчас на демонстрации, – ответил я, стараясь обойти разговор о родителях.
Мы прошли магазин сухих фруктов Балабухи и Николаевскую улицу и остановились. Дальше идти было нельзя. До самой думы стояла густая толпа. На крыше думы блестел позолоченный архистратиг Михаил – герб города Киева. Был виден широкий думский балкон. На нем стояли люди без шапок. Один из них начал говорить, но ничего не было слышно. Я видел только, как ветер шевелил его седые волосы.
Кто-то схватил меня за плечо. Я оглянулся. Сзади стоял латинист Субоч.
– Паустовский Константин, – сказал он строго, но глаза его смеялись, – и ты здесь! Немедленно отправляйся домой.
– Не беспокойтесь, он со мной, – сказала девушка.
– Извините, мадемуазель, я не знал, – вежливо ответил Субоч.
Толпа подалась назад и отделила нас от Субоча. Девушка взяла меня за руку, и мы начали пробираться к тротуару.
– Спокойно,