– И никто на свете не может бросить ей в лицо обвинения в преступлениях или хотя бы в чем-то упрекнуть? – вопросил Луицци.
– Никто, только ты. Суди сам, хватит ли у тебя духа.
– А после? – задумчиво поинтересовался Луицци. – После рождения сына у нее не было никаких капризов, интрижек?
– Никаких!
– Невероятно! Быть того не может!
– Холодный ум, холодное сердце и холодная плоть – достаточные объяснения не столь уж небывалого факта. Если бы Натали родилась в другое время или же воспитывалась в строгости, то, возможно, превратилась бы в одну из тех сухих и несгибаемых аббатис, что доводят до варварского деспотизма почтение к целомудрию, в избытке дарованному им самой природой, или же в одну из добродетельных старых дев, которых можно отнести к женскому роду только как глухонемых – к роду людскому; они так же не имеют понятия о любви, как глухие – о звуках. Правда, и те и другие знают о существовании того, что им недоступно; отношения между влюбленными старые девы расценивают точно так же, как лишенные слуха – разговоры между прочими людьми; и поскольку смысл происходящего ускользает и от тех, и от других, то рождается банальная зависть. Вот почему старые девы и глухонемые почти всегда подозрительны и не знают жалости в злословии. Так что, барон, в дальнейшем старайтесь держаться подальше от этих неполноценных существ, ибо нет более вредных созданий на свете.
Хii
Маленькая подлость
Луицци собрался уже ответить на новую теорию Дьявола, как в спальню вошел камердинер и, вручив барону письмо, доложил о визите господина де Марея. Прежде чем Луицци успел напомнить лакею свой приказ никого не впускать, светский щеголь уже стоял на пороге и, указывая кончиком трости на конверт, еще не вскрытый бароном, громко смеялся:
– Держу пари – от Лоры?
– Не думаю, – раздраженно сказал Луицци, – по-моему, данный почерк мне не знаком, и к тому же я никогда не получал писем от госпожи де Фаркли.
Вдруг он обнаружил, что кресло, в котором мгновением ранее с удобствами располагался Дьявол, пусто.
– Э! Куда он подевался? – воскликнул барон в порыве удивления.
– Кто?
– Но… – пробормотал Луицци, не сразу сообразивший, как заменить то имя, которое произнести никак не смел. – Тут был господин…
– Ну-ну, барон, не валяйте дурака, – продолжал денди, – я никого здесь не видел. Кстати, прошу извинить меня за беспокойство в столь ранний час; видите ли, вчера, после вашего отъезда из Оперы, я узнал о решении госпожи де Мариньон в отношении вас, а потому нам нужно поговорить. Мне не хотелось бы читать вам нравоучения, друг мой милый, ибо между двумя молодыми людьми это не имеет никакого смысла; но в самом деле – ведь вы подпортили мою репутацию самым нелюбезным образом. Вы знаете, в каком качестве меня принимают