Замечательно! Мои спасители возвращаются.
Я вскочил на ноги, готовый карабкаться по уходящим в самое небо скалам, когда до меня донесся отчаянный крик:
– Ноам!
Я затрепетал, не смея поверить, что узнал этот голос.
– Ноам! – выкрикнула та, что проникла в каменную пещеру.
Охваченная тревогой, она выскочила из-за текучей перегородки, быстрым взглядом обвела местность и заметила меня внизу.
– Ноам…
И потрясенная Нура с улыбкой раскрыла мне объятия.
Мы не говорили. Происходившее с нами было выше моего понимания. Весь остаток дня мы только и делали, что вглядывались один в другого, притрагивались друг к другу, ласкали друг друга, обнимались и наслаждались взаимопроникновением и соприкосновением с кожей другого; наши губы сливались в поцелуях; наши ноги переплетались; руки не разжимали объятий. Мы не сводили друг с друга глаз, и никому не удалось бы просунуть между нами даже листик.
От ощущения близости Нуры все мое тело, жаркое, страстное, вибрирующее, приходило в состояние эрекции. Я уже не различал, когда у меня стоит, а когда нет; проникаю ли я в лоно Нуры или же просто прижимаю ее к себе.
Сколько раз мы любили друг друга? Обычно наслаждение дает сигнал завершения желания, оргазм разлучает любовников, и они, удовлетворенные, засыпают. Ничего подобного! Никакое извержение не ослабляло нашего напряжения, никакое содрогание не умеряло нашего желания, никакой любовный экстаз не истощал нашей властной потребности обниматься.
Меня пьянил запах Нуры и все его нюансы, фруктовый букет ее языка, лесистый – ее волос, солоноватый привкус ее плеч, пряный аромат ее подмышек, смолистый мускусный дух ее вагины… Это была не женщина, это был пейзаж, изобильный, многосложный, источник и вместилище блаженства и упоения.
Мне было очевидно, что Нура мне не наскучит, однако я считал чудом, что она испытывает ко мне такие же чувства. Я старался пореже об этом думать и каждое мгновение смаковать, как бесценный дар.
Среди ночи, когда рыжая луна медно-красной чертой обвела талию, бедра и ягодицы Нуры, она воскликнула:
– Есть хочу!
Обрадованный, я предложил ей свои утренние припасы; она, смеясь опустошила свою котомку, добавив к нашему пиршеству лещину, миндаль и яблоки. Мы безмятежно жевали, не спуская друг с друга глаз. Насытившись, она спросила:
– А ты, Ноам, отдаешь себе отчет в том, что с нами происходит?
Я склонился к ней:
– Нечто самое лучшее.
На ее лице отразилась задумчивость.
– Или худшее…
– Что ты хочешь сказать?
Она взглянула на меня, поморщилась, покачала головой, взмахнула ресницами, прокашлялась, свела брови, нахмурилась, затем прижалась к моей груди и взмолилась:
– Не будем об этом говорить, Ноам. Не сейчас. Слова пугают меня.
Я