сумасшедшую радость, ибо были детьми одной матери – природы. Я должен был все увидеть, он – все обнюхать. Мы шли не схожими путями: он пересекал пахнущий лес, я – видимый; общим для нас был только слышимый, потому что я, как и он, обладал острым слухом. Тогда как я превращался в зрачок, обожествлявший вселенную, Роко весь становился своим носом и неустанно воздавал ей должное.

      Где ты, Нура?

      Обойти весь мир, чтобы найти тебя.

      Этот мир… Как обозначить его размеры? Тогда мы всё определяли по сравнению с человеком. Наше тело было для нас единицей измерения – пальцы, локти, ноги, шаги, – так что мы представляли расстояние по сравнению с ним. Другая мера зависела от глаза. Если мы обозревали отдаленное, то наталкивались на границу – предел видимого. Что находилось за ним? Да и было ли там что-нибудь? Да, было, потому что по мере приближения горизонт отдалялся: мы не касались его, мы его отодвигали. Ноги и глаза были заодно. Мои ноги сообщали мне, что земля не ограничивается зримым пейзажем; что назавтра мое передвижение продлит его. Невидимое сводилось к еще не увиденному.

      Где ты, Нура?

      – Спроси у Бога горы. Чего бы ты ни хотел – совета, здоровья, богатства, женщину, – спроси Бога горы.

      Свой совет крестьянин подтвердил многозначительным кивком. Его братья, кузены и дядья согласно пробубнили:

      – Попытайся.

      – Пади ниц перед Залмоксисом.

      – Он поможет тебе.

      Я уже наслушался подобных советов; но теперь, скитаясь по затененным хвойными лесами ложбинам, я вот уже несколько дней предчувствовал, что произойдет нечто необычное. Редко случалось мне слышать столько обнадеживающих историй об исцелениях, толкованиях снов, посредничестве предков и примирениях с Духами природы. К тому же эти пейзажи, напоминавшие мне землю моего детства, ее реки, леса, медведей, волков и рысей, внушали мне непринужденность в общении с местными жителями, которая раскрывала для меня суть их верований.

      Когда при мне впервые упомянули Залмоксиса, я пожал плечами. Этот образ вызывал такой восторг, что говорившие в смущении сбивались. Кем был этот Залмоксис, человеком или Богом? Царем или Демоном? Обожествленным самозванцем или реальной властью? Впрочем, постепенно я и сам начал испытывать почтение, которое вызывало это необыкновенное существо, и, хотя даже враги уверяли, что время от времени он требует человеческих жертв, решил нанести ему визит. Что мне было терять? То, что я мог потерять, я уже потерял: Нуру. Я ничем не рисковал, желая получить какие-то сведения от этого знаменитого Залмоксиса.

      Так что я в сопровождении своего пса предпринял паломничество на гору Когайонон[16].

      Она находилась в регионе умеренного климата, на юге горной системы, которую позже назвали Карпатами. Долины там пестрели всеми оттенками зеленого: желтовато-зелеными были луга, нежно-зелеными – молодые лужайки, коричневато-зелеными – мхи, темно-зелеными – хвойные деревья, а далекие горные вершины – голубовато-зелеными; белые известняковые склоны отливали столь нежными сероватыми