– Слышь ты, да ты одурел, что ли? Продери глаза-то… Ступай, кликни Бормотовых али Ивана ли Карпыча, будет тебе валяться: медведь у стана.
– Медведь? – Федор вытаращил свои маленькие глаза и стал живо обуваться.
– Ощерился пастью-то да ка-ак фыркнет!.. Встретился-то, будь он неладный!..
Федор схватил ружье, заткнул топор за пояс и без шапки побежал к Бердышову. По дороге он выпалил из ружья.
– Ты что это? – спросил Егор, точивший у своей землянки топор на круглом камне.
– Беда, Кондратьич, медведь чуть Агафью не подрал! – сказал Федор. – Пойдем к Ивану скорей.
Бердышов, услыхав, что к озеру вышел зверь, снял со стены ружье. Егор пришел с рогатиной – он сделал ее накануне, насадил железное острие на палку, собираясь «воевать» с медведями.
– А почему ты, Иван, не берешь штуцера? – спросил Егор. – Ведь он бьет дальше, чем кремневка?
– По привычке старое ружье таскаю.
– Плохи, что ль, новые?
– Нет. Но я все думаю: неужели хуже охотником стал? Хороший охотник должен уметь из плохого ружья взять зверя. Гольды говорят, самое лучшее – пороть медведя рогатиной, а еще лучше ножом. Я тоже думаю, кто к хорошему оружию привыкнет, будет трус.
Пока мужики собирались, барабановская корова сама прибежала на берег к своей землянке.
Барабанов успокоился, сходил домой, взял сошки, чтобы удобней было стрелять, и впопыхах позабытую шапку.
– Рыба есть, теперь мясо надо заготовить на зиму, – говорил Иван.
– Медвежьего-то, – подтвердил Федор.
– У гольдов обычай: про медведей не говорить, слово «медведь» не произносить. Ночью про медведей не поминают, а то задерет. А мы орем: «Медведь, медведь!..»
Мужики отправились к озеру напрямик через релку, чтобы оттуда идти на Додьгу. Едва вошли они в лес, как сзади послышался топот. Вдогонку охотникам бежал Пахом Бормотов с ружьем. В последнюю минуту и он решил идти на медведя.
– Медвежатничал? – спросил его Иван.
– Приводил господь!
Спустившись к озеру, охотники увидели на песках частые медвежьи следы, шедшие в разных направлениях вдоль берега.
Иван повел их налево, к устью речки, стараясь держаться под зарослями.
– Вон мишка-то лакомился, – показал он на красноватые кустарники, обрызганные звериною слюной, – загребал лапами и, паря, посасывал.
В голосе Бердышова, как и обычно, когда он говорил про зверей, слышались и умильное любование медведем, и дружеская насмешка над его привычками.
След привел охотников к одному из рукавов Додьги. Речка обмелела и притихла. Течение несло красные и желтые листья. Из-под спавшей воды выступило широкое каменистое русло. За галькой на берегах стоял густой елово-лиственный лес, а под сухим подмытым берегом торчали во множестве корни деревьев. Вся тайга, вместе с подлеском и с тонким слоем перегноя, стоявшая на белом песке, была видна как бы в разрезе. Отяжелевшие синие грозди мелкого винограда свешивались с оголенных прибрежных