На плечо легла чья-то рука. Я обернулась и увидела женщину из жюри.
– Ты сделала хороший проект, – сказала она, – но тебе следует поработать над самоподачей.
Я вскинула подведенные карандашом брови.
– Не надо показывать коготки, милая, – посоветовала она. – Я говорю это для твоего же блага. Как женщина женщине.
Я ничего не ответила. Дама из жюри слегка погладила жакет, будто питомца, и зашагала прочь.
Я вышла из дома культуры и встала на ступенях перед ним, прижав к губам карандаш, как сигарету. Это была дурацкая привычка, вроде нервного тика, и переняла я ее у Джеймса. Он постоянно ненадолго отвлекался от любого занятия, чтобы выкурить «Кулз». Хотя мама разрешала ему дымить в доме, иногда он выходил на перекур во внутренний дворик. Я часто следовала за отцом, стояла рядом и наблюдала, как он прикрывает ладонями зажженную спичку. Когда Джеймс раскуривал сигарету, казалось, будто единственное и самое важное в мире событие в этот момент происходит в нескольких сантиметрах от его лица.
Стоял ноябрь, было уже морозно. Такой половинный день рождения не мог обещать хорошего года. Так как меня скрывала от посторонних глаз колонна, я довела игру до конца: «затушила» коротенький карандаш о подошву мокасина. К шуму машин, проносящихся мимо по Пьемон-авеню, примешивалось какое-то мяуканье. Я выглянула из-за колонны – и что же увидела? Прямо перед стеклянными дверями стояла Шорисс Уизерспун и рыдала так, будто ей разбили сердце.
Не сказать, чтобы встреча с ней в этом месте стала для меня шоком. Каждая государственная школа отправляла несколько учащихся на ярмарку. Как сказала бы мама, «люди встречаются». Так что меня ошарашило не то, что мы столкнулись. Нет, уголок рта начал подергиваться, потому что на Шорисс тоже был жакет до талии из кроличьего меха.
Дрожа за колонной, я пыталась придумать правдоподобную историю, в которой отец не соврал мне, когда сделал подарок. Почему Джеймс пошел на такие ухищрения, чтобы меня обмануть? Ведь я всю жизнь знала, что не являюсь главной дочерью. Если бы он просто признался, что купил этот проклятый жакет в магазине, я бы в каком-то смысле была готова к тому, что и Шорисс наверняка получила такой же. Почему он ворвался в мой дом среди ночи и уверил, будто увидел этот жакет, брошенный поверх горсти покерных фишек, и подумал обо мне – и только обо мне?
Забавно: стоит сыграть три или четыре нотки злости, и они сливаются в идеальный аккорд ярости. Я вспомнила, как отец поцеловал меня в щеку, обдав теплым дыханием с запахом рома. Вспомнила школьного психолога и ее высокомерные