Она уже суетливо шуровала в своей сумке, и на свет скоро явилась лиловая пятихаточка и пара сотенных:
– У меня больше нет… Честно… – краснея, прошептала завитая баба. – Иначе обратно до Питера не доедем, надо же на бензин…
Илья безошибочно определил по голосу, что тетка не врет, – правда, на всякий случай гуднул обиженно, что должны-то они полторы косых, но, когда женщина виновато пожала плечами, настаивать не стал: ладно, семьсот деревяшек и вкусняшки с них слупили – и то дело, утренние две девки из синей «ауди» вообще сто рублей дали мелочью и велели проваливать, даже до проклятого Ананино не довезли…
Грязно-желтый «москвич» поковылял себе дальше в сторону лавры по пегому, уже чуть ли не мягкому от жары асфальту, а брат с сестрой остались у поворота на совершенно ненужное им Ананино, где зато были свалены с незапамятных времен серые гвоздистые доски, настолько трухлявые, что никто не польстился на них ни для какой хозяйственной надобы. Над досками торчала одинокая, оранжевая от старости лиственница, дававшая ощутимую тень, поэтому Илья с Женькой одним из своих «пунктов отдыха» этим летом считали именно поворот на Ананино: и посидеть не на голой земле, и от красного солнышка заслониться. Теперь, если поймать следующую машину, то нужно было просить подбросить до Пырьево – там вообще скамейка на остановке под крышей, очень удобно. Едущие через Изборск на Печоры машины с питерскими номерами, как правило, везли в монастырь паломничков – и те, понятное дело, рады были угодить голодным почти что сироткам: лохи верили, что в Небесной бухгалтерии им это засчитают за доброе дело и взамен, особенно не мешкая, пошлют на облаке то, что они намеривались у Боженьки выпросить. Поэтому почти каждая машина, перед которой ребята голосовали, с готовностью останавливалась – ну, а там уж делом техники было раскрутить на живые бабки и сытный хавчик богатых земляков обоих Президентов. Следующий «прогон» после Пырьева вел до Залесья, где стояла густая, в обычные лета даже влажная рощица, а далее они ехали до очередного поворота – на Каменец. Оттуда был уже только путь обратно – в первой же машине они сразу ехали почти до Пскова: их деревня Мотовилиха отстояла от города всего километров на семь. Опытным путем Илья еще в прошлом году вычислил, что на пути домой работать «перегонами» не имеет практического смысла: уже побывавшие в лавре верующие, рассовав наличность по церковным кружкам, как правило, считали свою норму милостыни и добрых дел с лихвой выполненной, да и поистратившиеся они уже были, в обязательном порядке везя с собой свечи-иконы-сувениры, а дорогие сыры-колбасы-семги мирно в их желудках переварились. Только и проку от них, что без разговоров подвозили до родной деревни; если иногда дети, поведясь на слишком уж благочестивый вид своих благодетелей, все же пытались разыграть перед ними обычный нехитрый спектакль, то лучшее, что они за все годы получили на обратном пути, была картонная, в четверть тетрадного листа, иконка Ильи-Пророка, которую с видом фокусника извлек однажды из сумки благостно улыбавшийся бородатый дядька на черном