Как цветок в вязи улиц, дворов, площадей.
***
Сожги мне сердце, Мадрас,
Вагоны раскрыты, как рты,
Ты пьёшь ими каждый час,
Проглатываешь мосты.
Смотрят в моё лицо
Тысячи тёмных глаз.
Ты был моим близнецом.
Чиркни спичкой, Мадрас.
***
Кожей города пройдя,
В линиях судьбы утонешь,
Ты заблудишься, дитя,
В его старческих ладонях.
Здесь ты прошлое сомнёшь,
Выбросишь его в кювет.
Город в конус из газет
Завернёт тебя и дождь.
***
Помню, слово из лабиринтов букв
Не давалось, как прыжок в высоту,
Как тугой неподъёмный лук
Для ребёнка, которому меньше двух,
Не хватало воздуха, чтобы его сказать,
Перейти расчерченные им рубежи,
И вдруг оно кружевом вышилось на глазах:
Я произнесла: «Станция Чхатрапатишиваджи».
***
Сестра, за тканью твоей чадры,
Душной, как пакистанская ночь,
Птичка с перевязанным крылышком,
Океан, затонувшие танкеры, нефть.
Тёплым вечером ты приподнимешь
Ткань, выкуришь сигаретку
Над лабиринтами крыш.
За твоей чадрой мальчик живёт, малыш,
Которому, как и братьям, хотелось велосипед.
От открытых ног тянутся, словно плавленый сыр,
Взгляды, в головы, где стартует игра.
Ночь приходит, мы все одинаково спим,
Странные дочки планеты, куклы её, сестра.
***
Я знала город, этот город носил колье
Из сушеной рыбы и тонких палок,
Выбитых в красном песчанике храмов,
Бледной травы на сухой земле.
Там молчаливые скульпторы звали меня
В каменоломни, где высекали сурасундари
С зеркальцем, с веточкой и с попугаем,
Гладких и гибких, словно змея.
Я знала город, я знала реку его,
Я ночевала у самого ее края.
И если шла я куда-то недалеко,
Говорили люди: «Куда ты уходишь, Майя?»
***
Там, где красный гульмахар
Над улицами льётся,
Зарастают свежие раны.
Там колеблется сонное солнце
На вершине горного храма.
Там, сминая тлен и трущобы,
Как голова младенца
Разрывает ткани утробы,
Чтобы войти мне в сердце
Новая страна, белоснежный мрамор,
Чистое горное утро.
В городе красного гульмахара,
В городе перламутра.
***
И тот же луч, что час назад в Бомбее
Прошел по проводам сквозь пыль чайной;
По улицам, которые гудели;
Над ржавой аравийскою волной;
По лицам рикш, служанок, томных клерков,
Сощурив черные печальные глаза;
И после гнутой нищенской тарелки
Колониальный осветил вокзал;
Сверкнул