– Но я…
– А вы останетесь тем, кем были, на том же месте. Пусть только ваша супруга впредь держится поскромнее.
– Клянусь вам…
– Верю и без клятв. Обещаю вам мою дружбу и приязнь, если будете мне союзником. Ведь тетушка только вас на самом деле и слушает, а государство тем временем в запустение приходит. Вам же это невыгодно. Куда лучше будет, ежели Россия воспрянет и воссияет… светом православия.
– К чему вы клоните, принцесса? – нахмурился герцог.
– К тому, чтобы государыня наша восстановила патриархию, императором Петром порушенную. Вас это никак не касается, а простой народ императрицу возлюбит и благословит…
Я просто видела, как в массивной черепушке Бирона ворочаются мысли: выгодно ему это или невыгодно? Выиграет он от того, что на Руси снова будет патриарх, или проиграет. Здравомыслие все-таки одержало верх: какая разница? Он-то в любом случае останется фаворитом и герцогом, да и веру исповедует – лютеранскую.
– Это – русское дело, – важно заявил он.
– Верно, – покладисто согласилась я. – Но императрица высоко ценит ваш ум и вашу деликатность. Вы найдете способ так дать совет моей тетушке, чтобы она посчитала его своей собственной мыслью.
– Вам-то какая корысть? – на всякий случай осведомился Бирон.
– Прямая! – отбросив елейный тон отрезала я. – Коли по воле тетушки дите мое будущее на российском престоле воссядет, то престол этот нужно укрепить всячески. С одной стороны – благословением Божиим, с другой – таким отцом и супругом моим, чтобы держава от этого воссияла. Вам же обещаю: герцогство Курляндское при вас останется, буде вы тетушку мою переживете. От чего – избави Бог!
Заплаканный Остерман все пытался приблизиться к императрице и что-то ей объяснить. Я глазами указала на это безобразие своему собеседнику и тот, отвесив мне напоследок чрезвычайно учтивый поклон, нерушимой скалой встал между уже почти бывшим канцлером и своей любовницей. Маменька моя давно под шумок смылась к себе, и весь куртаг как-то сам по себе рассосался.
Императрица в сопровождении Бирона удалилась в свои покои. А я отправилась к себе, наказав строго-настрого меня ни под каким видом не беспокоить. Сама же, переодевшись в черный плащ и закрыв лицо маской в сопровождении одной только горничной отправилась… правильно, к владыке Феофану на архирейское подворье. Нужды не было, что там давно десятый сон видели: ради такой новости проснутся.
Будить, впрочем, пришлось только привратника: владыко полуночничал в своих покоях. Молился. Одна свеча давала очень мало света, но и при нем я углядела на разобранном ложе, весьма далеком от аскетизма, две подушки со вмятинами от голов. Ну-ну, ничто человеческое и духовным владыкам не чуждо. А о том, что у Феофана есть любовница, я и так знала от Ушакова.
– Благослови, владыко, – начала я с порога. – И прости, что ночью тебя тревожу, но дело у меня – безотлагательное.
Если