Ему почему-то казалось, что в ней собрались дамы и господа, которым уже за пятьдесят, но они по-прежнему считают себя молодыми, и почему-то думают, что нынешним юным интересно читать лишь о том, что ниже пояса. Потому они даже тогда, когда пишут, допустим, об отношениях двух заводов, непременно вынесут в заголовок что-нибудь, напоминающее о сексе – вульгарное, нарочитое, на грани фола. А ещё, похоже, там решили, что обыватель и дня не может прожить без Аллы Пугачёвой, Филиппа Киркорова, Бориса Моисеева, «Фабрики звёзд» и всякой попсни: чуть ли не в каждом номере заметки о них, и, кажется, отслеживается даже их самый тихий пук. Зато на тех, кто творит стоящую музыку, пишет настоящие книги, ставит классные спектакли – ноль внимания, ни гу-гу, нет их, а если есть, то пусть пасутся на зеленой травке, такие умные, интеллигентные, всё о высоком думающие, хотя по-настоящему высокое, и это даже малолетки знают, – это то, о чём поручик Ржевский в своих анекдотах рассказывает. А вы, мол, интеллектуалы педерастичные, заткнитесь со своим стремлением к вечно прекрасному, и оставьте все эти нравственные ценности, о которых так шумите, при себе – пусть хоть что-то и у вас будет, если нет ни денег, ни машины, ни своего кусочка «Челси» или яхты за девяносто миллионов рублей, по палубе которой разгуливают обнаженные сирены и русалки, и голос свой не возвышайте – хватит пугать народ обнищанием души, никто и не знает, что это такое – может, всего лишь какая-то бесполезная хренотень, атавизм, что-то вроде аппендикса, который организму не нужен, но, падла, иногда саднит. А зачем же лишний раз тревожить то, что может заболеть?
Наверное, журналюги считают, что нормальному среднестатистическому читателю все высокие материи – до лампочки, ему подавай слухи, скандалы, разборки, криминал, легкую и крутую эротику, короче – опускай подписчика как можно ниже, играй на его инстинктах, учитывай желание подглядеть в замочную скважину, и развлекай по-тяжелому.
«А я ведь до сих пор не знаю, что подумала Катька, когда увидела меня, – подумал Сергей. – Она посмотрела меня и почему-то закрыла глаза. А я посмотрел и сказал: „Вау!“ Сам себе сказал. Глупое словцо „вау!“, но и подумал-то я при этом дурацкое: ноги – от плеч, попа аккуратненькая, блондиночка, ох, хорошо бы с такой тёлкой завалиться на диванчик. Вот что я подумал. А лица как бы не увидел. Не увидел я её лица. Даже странно: за какие-то считанные секунды взгляд просканировал её фигуру, послал „отчёт“ мозгу, а тот выдал решение: „Годится!“ А лицо… С него, как говорится, воду не пить. Потом я всё-таки его увидел: симпатичное, глаза – яркие, карие, с чуть зеленоватым отливом – когда Катя злилась, они становились совсем зелеными, как у кошки, и я пугался этого. Но почему же, почему она закрыла глаза?»
В тот день он тоже бесцельно бродил по городу. На мокром асфальте валялись ярко-желтые листья амурского бархата, березы щедро сыпали золотые монетки, коренастые вязы тоже кланялись ветру, но листва с них почему-то почти не осыпалась. Высокие серые облака равномерно