Но Сергей рассмеялся не из-за перебранки родителей. Он подумал о том, что снова, кажется, кинулся на первую встречную юбку – по выражению отца. Алина вполне подходила под это определение!
– Он ещё смеётся, – мать покачала головой. – В тюрьму можешь попасть. Ты об этом подумал? А там с насильниками знаешь, что делают? Я в газетах читала…
– Никого я не насиловал, – огрызнулся Сергей. – А засмеялся, потому что…
Правду он, конечно, не мог сказать. И замялся, подыскивая ответ. А мать, подбоченившись, так и сверлила его грозным взглядом.
– … потому что подумал, что твои студенты точно поугорали бы, если бы узнали, какие слова ты употребляешь, – нашёлся он. – В представлении других ты – интеллигентная женщина.
– Вот до чего ты меня довёл! – парировала мать. – У меня нервы ни к чёрту стали из-за этой истории. Как подумаю, что о ней в университете узнают, так вся не своя делаюсь.
– Да ты не про университет думай, – сказал отец. – Нас**ть, что они там подумают! Серёжка в беду попал, а ты о своем имидже заботишься.
– Можно, я пойду в свою комнату? – Сергей сделал брови домиком и сморщился как от зубной боли. – Голова болит. И без этих разговоров тошно…
Отец молча кивнул, а мать вдруг опустила руки и вздохнула:
– Думаешь, я не понимаю, как тебе тяжело? Ты извини, я сорвалась… Может, поешь? Целый день ведь не ел. Вот и болит голова…
– Потом, – мотнул головой Сергей. – И не голодный я. В кафе перекусил.
В комнате он упал ничком на диван. Ему хотелось отключиться от всего, что было по ту сторону двери. Еще каких-то лет пять назад Сергей умел делать это в совершенстве. Прежде всего, надо было неподвижно уставиться в одну точку, не шевелиться и ни на что не обращать внимания, просто – глядеть перед собой в пространство, пока где-то там вдалеке не возникнет маленькая точка. И как только она появится, постараться сконцентрировать на ней взгляд – смотреть только на неё и на что внимания не обращать.
Вначале она была маленькой, даже меньше мошки, но Сергей каким-то образом притягивал её, а может, это она его притягивала к себе – и делалась всё больше и больше, раздувалась как шарик, шар, шарище, и вот он уже под её куполом, который продолжает расти и шириться, и вскоре сливается с ярким голубым небом, растворяется в нём, а может, и само небо, и солнце, и невидимые днём звёзды оказываются внутри этого гигантского шара. Стоит оглушительная тишина, лишь где-то далеко-далеко, у самого горизонта, тихонько звенят колокольчики, а может, и не колокольчики – наверное, это в высокой, влажной траве бряцают литаврами цикады и кузнечики. Ему почему-то так и представлялось: к их лапкам прикреплены сверкающие медные кружочки, насекомые ударяют ими – и рождается печальный, долго не затухающий звук, и снова медленный удар литаврами, и снова – этот протяжный звук, тягучий как начавший засахариваться мёд. Голова начинала кружиться, и он погружался в странный цветной туман: полоса белая, полоса серая, полоса голубая…
«Вы бы