Впрочем, годом позже, в августе 2014-го, рассказывая уже не о Кабакове, а о собственном отрочестве, Антон уверяет, что клетка, о которую бились художники, была не так уж густо позолочена:
Я полагаю, что в 16 лет основная движуха у каждого из нас внутри. Лично мне 16 лет исполнилось при Брежневе Л.И., и я совершенно уверен был, что, благодаря достижениям передовой кремлёвской медицины, генсек меня благополучно переживёт. Что я никогда в жизни не увижу Парижа, Лондона, Иерусалима, Нью-Йорка. Что в стране, где я родился и вырос, будут по-прежнему сажать в тюрьму за чтение определённых книг, изучение и преподавание иврита. Что про компьютеры я буду читать только в научной фантастике, и что копейка «Жигулей», на которой в то время Илья Кабаков по утрам отвозил меня и двух моих соседок-одноклассниц в сороковую спецшколу, есть крайняя степень благосостояния, доступная человеку в моей стране. Копейка «Жигулей» в моей семье была, так что я чувствовал, что достиг этой крайней степени, хотя площадь квартиры, где мы жили втроём – мама, отчим и шестнадцатилетний я, – составляла 21 метр квадратный.[25]
Этот пост примечателен явным патетическим перехлёстом в другую сторону: ни слова не сказано ни про огромную мастерскую в центре Москвы, где проходила интенсивная ежевечерняя «светская жизнь», ни про то, что копейка «Жигулей» – это скорее показатель осмотрительности и нежелания выпячиваться, а не «крайняя степень благосостояния».
Конечно, тогдашнее скромное советское благополучие и богемную свободу смешно сравнивать и с пост-советскими реалиями, и с возможностями, обретёнными Ильёй Иосифовичем после отъезда на Запад, но надо признать: в семидесятых-восьмидесятых Илья Кабаков с семьёй, то есть с Викторией и Антоном, обладали и тем и другим в полной советской мере. И в полной мере им пользовались.
Художник-младоконцептуалист Павел Пепперштейн (и ближайший друг детства, «молочный брат» Антона) вспоминает о тех годах так:
Москва была поделена на круги, но тем не менее круги эти не были замкнутыми, все общались друг с другом, и мы с Антоном с детства проводили время в так называемых домах творчества. Это очень важная часть нашей жизни. Дома творчества были двух типов: писательские и художнические. Мы принадлежали с Антоном к категории, которая называлась