Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века. Ольга Клюкина

неожиданно ударил мороз и побил все, что где-то выросло: и рожь, и овес, и пшеницу. Весной оказалось, что погибли и все озимые.

      На полях Осорьиных тоже «не прорасте из земли всееное», в имении вымерли все лошади и домашний скот.

      Неурожаи продолжались три лета подряд. Историки подсчитали, что за это время голодной смертью вымерла почти треть населения всего

      Московского царства. Царю Борису Годунову пришлось открыть все свои амбары для взбунтовавшихся от голода толп, но это была капля в море.

      Люди вымирали от голода целыми семьями и дворами. Как пишет Дружина Осорьин, народ дошел до того, что ели самое скверное мясо и даже человеческую плоть. Многие от отчаяния бросали свои дома и уходили в разбой, по всей стране образовались разбойничьи шайки, добывавшие пропитание грабежом чужих имений.

      Ульяна давно распродала из дома все ценные вещи – даже дорогие оклады с образов были обменены «на жито» – и умоляла детей и слуг, чтобы они не запятнали себя воровством и разбоем.

      Когда же в доме не осталось «ни единому зерну», Осорьины вместе со всеми слугами решились на переезд в свое нижегородское имение Вочнево, где еще оставались кое-какие припасы.

      Но после очередной голодной и лютой зимы и в Вочнево пришла безысходная нужда. По весне Ульяна велела отпустить на волю всех слуг, остались лишь те, кто сами не захотели покинуть свою госпожу и ее детей.

      Дружина Осорьин пишет, что его мать всю жизнь молилась дома перед иконами Спасителя, Богородицы и Николая Угодника («всю надежду на Бога и на Пречистую Богородицу возглагаше и великого чудотворца Николу на помощь призываше»).

      Теперь от старости и слабости она совсем не могла ходить в церковь и молилась дома, также «поминая святого Корнилия, яко не вреди его и домовая молитва, и иных святых».

      «…И всякому естеству, ох! и горе! восклицающу», – говорится о лютых годах на Руси в начале XVII века в «Сказании Авраамия Палицына». Но Ульяна Осорьина будто уже не принадлежала ко «всякому естеству». Все эти три страшных, голодных года она, к удивлению домочадцев и слуг, пребывала в ровном и светлом состоянии духа, утешая отчаявшихся. «Ни опечалися, ни смутися, ни поропта… и не изнеможе нишетою, но паче первых лет весела бе», – пишет ее сын.