Даже утренники пятых классов смотрелись убедительнее. Однако дальше дело пошло веселее.
И хотя Настя на протяжении всего выступления продолжала молчать как партизан, а Петров нес невообразимую отсебятину, Амелин принял весь удар на себя и раскрылся с совершенно неожиданной стороны: очень смешно гримасничал, пританцовывал и все-таки сумел прочесть пару вполне безобидных стишков. Малышня пребывала в восторге, и после финального аккорда с Дедом Морозом они облепили Амелина как мухи. Висели на руках, дергали за рубаху, задирали и обнимали одновременно, а очередь фотографироваться с ним тянулась еще полчаса, тогда как востребованность Деда Мороза и Снегурочки закончилась минут за десять. Отчего я испытала необыкновенную симпатию и благодарность к этим детям. За то, что они смогли увидеть и почувствовать то же, что и я. Что полюбили его таким, какой он был на самом деле.
После этого выступления все ребята отправились по своим делам, а мы с Амелиным никак не могли разойтись, застряв возле моего подъезда. Дома у него как тигр в клетке метался взбешенный Артём, а у меня были родители.
Шел снег, и уже темнело, но, если крепко прижиматься друг к другу, становилось тепло и хорошо. Чувствовалось приближение Нового года.
Белки больших черных глаз Амелина блестели в ореоле темных нарисованных кругов. От него пахло гримом и теплом. Несколько прядок волос заледенели, а дыхание, наоборот, было горячим, и легкие облачка пара, вылетающие изо рта, то и дело притягивали взгляд. Я невольно ловила их губами, и мы целовались.
Раньше я терпеть не могла зиму с ее промозглой городской серостью, солевыми лужами, вечно затянутым свинцовым небом, а теперь странным образом все изменилось.
– Что бы ты сделал, если бы меня, как Виту, посадили под домашний арест?
– Пришел бы к тебе через зеркало.
– Как это?
– Через зеркальный лабиринт отражений. Не знаешь, что ли? Вошел в зеркало у нас в квартире, а вышел в твоей комнате. А потом, если бы ты захотела, увел тебя с собой.
– Ну вот чего ты сразу начинаешь?
– Честно? – Он лукаво посмотрел из-под заледеневшей челки. – Я бы ничего не делал.
– Так я и знала! Ты бы с мазохистским упоением слушал грустную музыку, учил новые стихи и страдал.
– Не страдал, а работал бы над эмоциональным фоном.
– Значит, грош цена твоим словам, Амелин, про «долго и счастливо».
– Это были твои слова.
– Но ты же тогда согласился.
– Я и сейчас согласен.
– Тогда почему не стал бы ничего делать?
– Потому что ты сбежала бы сама и заявилась ко мне с претензией, что не можешь столько ждать.
– Ну, вообще-то, да!
– У терпения есть много плюсов.
– Думаешь, я за тобой бегаю?
– Ну