Даттам подумал и подписал бумагу, и Арфарра сказал: «Буду рад видеть Кукушонка на церемонии».
Попрощавшись с Арфаррой, Даттам вернулся в свою спальню, где маялся молоденький монах. Монах подал Даттаму бумагу об убыли товара: утоп тюк с шерстью, да бросилась в пропасть молодая рабыня. Недоглядели.
– Возместишь из собственного кошелька, – сказал Даттам.
Лицо монашка посерело. Как из кошелька? Рядовые члены ордена не имели ничего своего. Если возместит, – значит, имел, значит, – украл у братьев?
– Но… – пискнул монашек.
Даттам молча, почти без замаха, ударил юношу. Тот повалился, как пестрая птица, подбитая стрелой. Кровь изо рта испачкала дорогой ковер.
Мальчишка!
Ничего! Пусть! Афарру бы так, – носом об стенку.
Через час Даттам, невозмутимый и улыбающийся, вернулся в свои покои, где маялся чужеземец, Ванвейлен, – рыжий его товарищ возмутился ожиданием и ушел.
Даттам внимательно оглядел темно-русого и сероглазого чужеземца: Ванвейлен с любопытством глазел по сторонам, видно, подавленный невиданной красотой, – вон как настороженно озирается, на диван сел, словно боится испачкать копытом, – а потом зацепился взглядом за столик для игры в «сто полей» – Даттам с Арфаррой не окончили партию, и больше от столика не отцеплялся.
Даттам перебрал в уме все, что ему было известно об этом человеке: Ванвейлен был человек удачно построенный, и характер у него был, такой же видно, как его ни брось, упадет на четыре лапы.
Этот Ванвейлен приплыл два месяца назад в южные районы с целым кораблем золота и повел себя как человек проницательный, но самодовольный. Почуяв, как в этих местах делают деньги, тут же навязался Марбоду в товарищи и приобрел изрядное-таки добро. Добро это он сгрузил себе на корабль, а не сжег и не раздал новым друзьям, отчего, конечно, дружинники Марбода на него сильно обиделись, и именно их пьяным жалобам он был обязан теперь своей нелестной репутацией торговца.
И поделом! Даже Даттам не мог позволить себе не раздавать подарков, хотя каждый раз, когда он заглядывал в графу, где учитывал подарки, у него болело сердце. Но что самое интересное, – как только Ванвейлен понял, что Марбод не в чести у правительства и что в городе Ламассе порядки не такие, как в глубинных поместьях – как он тут же от Марбода отлепился…
Затем Ванвейлен, как деловой человек, отказался продавать меха и золото здесь, в королевстве, и стал искать тропинки в империю, и очень быстро понял, что без позволения Даттама он в империю не проедет… Что ж! Можно и взять его в империю, – господин экзарх будет доволен.
Было удивительно, что на западном берегу еще остались люди, – вероятно, маленькие городские республички, судя по повадкам этого Ванвейлена, – да-да именно такие республички обыкновенно существуют в заброшенных и неразвитых местах. Жители их в точности как Ванвейлен хвалят свою свободу, несмотря на вечные свои выборы и перевороты, от которых