– Он случайно не из банды Джинкса? – спросил я сержанта, поворачиваясь к мальчишке, который внимательно слушал наш разговор.
– Весьма возможно.
– У него кровь.
– Угу.
– Что с ним случилось?
Взгляд свиных глаз стал отчужденным. Я понял, что надоел ему.
– Какая вам забота? Если вам больше нечего сказать, шагайте отсюда. – С этими словами он снова принялся катать карандаш.
Я подошел к парнишке.
– Я работаю у мисс Бакстер служащим социальной опеки. Мое дело – помогать людям. Могу я чем-нибудь тебе…
Я не успел договорить. Парнишка плюнул мне в лицо.
В течение следующих шести дней не произошло ничего примечательного. Дженни появлялась, бросала на стол желтые формуляры, озабоченно справлялась, нет ли у меня каких затруднений, и снова убегала. Меня поражало, что она может выдерживать такой темп. И еще казалось странным, что она вечно носит одно и то же платье и совершенно не заботится о своей внешности.
Я перепечатывал сводки, классифицировал их, разносил по карточкам и продолжал наводить порядок в картотеке. Очевидно, разнесся слух, что я стал официальным помощником, так как старые, увечные и немощные люди начали заходить ко мне со своими заботами. Большинство пыталось надуть меня, но я обстоятельно спрашивал их фамилии, адреса, вкратце записывал суть их жалоб и обещал переговорить с Дженни.
Когда в их бестолковые головы просочилась мысль, что им меня не обвести, они начали обращаться со мной по-приятельски, и дня четыре мне это даже нравилось, пока я не обнаружил, что их бестолковая болтовня мешает работать. После этого я не давал им засиживаться. К своему удивлению, я обнаружил, что мне нравится этот странный контакт с миром, о существовании которого я не догадывался. И полной неожиданностью явилось письмо от Сидни Фремлина, написанное пурпурными чернилами, в котором он спрашивал, как мои успехи и когда я намерен вернуться? Лишь читая письмо, я осознал, что напрочь забыл Парадиз-Сити, Сидни с его шикарным магазином и раскормленной клиентурой. Вряд ли имело смысл описывать ему мои занятия в Луисвилле. Скажи я ему о своих заботах, он слег бы в постель от отчаяния. Поэтому я написал, что думаю о нем, что мои нервы все еще в плохом состоянии, но Луисвилл обеспечил перемену обстановки и я скоро вновь напишу ему.
Я надеялся этой отпиской успокоить Сидни примерно на неделю.
На шестой день все переменилось.
Я пришел в офис, как обычно, около девяти. Входная дверь была распахнута настежь. С первого взгляда стало ясно, что замок взломан. Плоды моих шестидневных трудов, старательно отпечатанные сводки и карточки, грудой лежали на полу, облитые смолой. Нечего было и думать что-либо спасти – смолу ничем не ототрешь. На столе красовалась надпись, сделанная красным фломастером: «Дешевка, убирайся домой!»
Меня удивила собственная реакция. Думаю, обычный человек