Она не спросила где и от кого.
– А я вчера только приехала. А сегодня у меня нет ни жилья, ни денег. И я хотела взять у князя взаймы.
– Взаймы? – Житник улыбнулся. – Князь занимается ростовщичеством? Вот уж не знал.
– Я отдам, и очень скоро.
– Не думаю. Скажи, Любава, брат твой тебе не помог?
Она промолчала.
– Значит, не помог. Редкостная сволочь у тебя брат. Вообще-то с деньгами в городе плохо. То, что не прибрал к рукам строитель Детин, истратили на наемников, казна пуста. У меня, правда, есть свои сбережения. И я бы мог с тобою поделиться.
Она снова промолчала.
– Но сперва выслушай меня, Любава.
Большого роста, плотно сбитый, с мрачно смотрящими глазами, в богатой одежде которая ему совершенно не шла, Житник присел на край стола, тяжело глядя на Любаву.
– Помнишь ли, болярыня, пять лет назад мы виделись в Снепелицу. Хорошее было время. Я подошел к тебе, поклонился, и предложил – всего лишь – погулять со мною по берегу. Я не просил большего, а одна вечерняя прогулка – это совсем немного, болярыня.
Любава смотрела в пол, не смея поднять глаза.
– И что же? – сказал Житник, глядя с неприязнью на ее опущенную голову, на ссутулившиеся плечи, на ноги в лаптях. Неприятная улыбка играла у него на лице. – Меня одарили надменным взглядом и холодно сказали, «Как-нибудь в другой раз». О, болярыня, какие замечательные слова!
Сколько в них глубинного смысла, хотел сказать он, но не сказал, сколько презрения, и сколько страданий человеческих они помнят! «Как-нибудь в другой раз» – живут слова эти своей жизнью, известны всем народам, с очень давних времен. Они, слова эти, помнят отчаяние жаждущего, которому не управились подать воды; бессильную ярость радетеля, пришедшего попросить князя о милости и пользе народной; обреченный вздох миссионера, которого не пожелали слушать; слезы зодчего, вынужденного из-за нехватки средств бросить строительство на половине; равнодушие правосудия; надменность вышестоящих, к которым обратилась поруганная девушка. Эти слова вовсе не означают – пошел вон, подлец. О нет! Они означают – ты настолько мелок, что такие, как я, «пошел вон» тебе не скажут, у них дела и заботы поважней. Не говорят червям «пошел вон!»
Некоторое время он молчал, и она не смела нарушить молчание. Суровый взгляд, суровые слова – будто ждал он этого момента, будто готовился, и точно знал, когда и зачем она к нему придет.
– Я, болярыня, был тогда молод, у меня была нежная кожа, и твое «как-нибудь в другой раз» ранило меня глубоко.
Запало ядовитой расползающейся каплей в душу, подумал он.
– И вот ты стоишь передо мной. Посмотри на меня.
Она подняла голову и посмотрела на него.
– Стоишь ты передо мной, и мне тебя не жаль.
Он все еще улыбался неприятной улыбкой. Она хотела уйти, но он остановил ее.
– Знай, болярыня, – сказал он тихо, – никто в городе этом не протянет тебе руку помощи. Никто не даст тебе кров, никто не оденет и не обогреет.