– Я никого понапрасну не обижаю, – поправил спасителя Гриб.
– Я тебе верю. Вот, например, пришли мы сюда, и на нас сперва косо смотрели, но мы дали понять, что есть у нас к тебе дело – и сразу нам показали, где ты обитаешь. А это значит, что в округе тебя уважают. Может, поговори ты с князем с глазу на глаз, он бы тоже проникся к тебе уважением. Может, так и надо тебе сделать – пойти к нему самому и рассудить, что к чему. А то он очень гневается.
– Почему же он гневается?
– Наверное он гневается ошибочно. Но говорит, что триста всадников готовы идти сюда и равнять с землей весь Черешенный Бугор. Это, конечно, не так – это он в гневе говорит. Не рассудил потому что. Не обращай на это внимания.
– Я и не обращаю.
– Он считает тебя виноватым перед ним. Не знаю, так это или нет. Думаю, что не так.
– Ага, – сказал Гриб, ставя ногу на скаммель и кладя подбородок на колено. – Чем же это я перед ним провинился?
– Когда мы с ним давеча говорили, сказал он мне, передай, мол, Грибу, что коли не исправит он того, что совершил, в самое скорое время, то обидит меня кровно, и не будет ему милости моей. Так и сказал.
Гриб пожал плечами.
– Что ж я такого сделал князю, не возьму в толк. Ты не врешь ли, милый человек?
– Зачем мне врать, посуди? Меня князь попросил к тебе придти и сказать все это тебе. Я у него на службе не состою, согласился просто потому, что несложно это – зайти. Мы просто по пути заглянули с братом Арсением. Брат Арсений дал обет молчания, и идем мы на паломничество, и князь об этом знает. Он спросил – каким путем идете? Я ему сказал – через Черешенный Бугор. Ага, говорит князь, так вы зайдите тогда к Грибу.
– Это все хорошо. А вот ты скажи мне, монах, что же я такого князю-то сделал, что он гневается?
– Уж не знаю, Гриб. А только грозит князь, что если не будет ему ответа от тебя скорого, то продаст он тебя … стыдно сказать … греку какому-нибудь, чтобы пристроил он тебя по прибытии в Константинополь … стыдно сказать … на галеру. Закуют в цепи, веслом махать следующие пять лет.
Глаза Гриба сверкнули. Он выпрямил спину.
– Ты не забывайся, княжий прихвостень!
– Сердится он, только и всего, – сказал Хелье, отмахиваясь. – Не думай, ничего такого не собирается он предпринимать. Но все-таки, наверное, нужно тебе что-то сделать, как-то исправить положение.
– Ты, монах, не говори, чего не знаешь. Ты не рассуждай. Ты прямо мне толкуй – что за вину мне князь приращивает, что ему нужно от меня?
– Не знаю я! – сказал Хелье, разводя руками от досады. – Что-то ты натворил такое, очень, видать, неладное. Может, украли что люди твои, не спросясь. Может, сына какого-нибудь воеводы похитили. Откуда мне знать, что в Новгороде происходит. Я не бирич и не купеческая жена, сплетнями не интересуюсь, пребываю в полном неведении. Я тебе сказал, а уж твое дело – исправлять.
– Да