– Звонил Сэлинджер, – угадал Дон.
– Звонил Сэлинджер, – подтвердила Эллисон, недовольная тем, что сенсационный момент ее истории предугадали. – В его доме был пожар. Дом сгорел. Или полдома… не помню. Но суть в том, что дом горел в тот самый момент, когда он звонил в издательство, то есть представьте: твой дом горит, а ты звонишь издателям и сообщаешь, что рукопись новой книги не пострадала. Не семью бежишь спасать, не звонить пожарным – нет!
– Откуда ты знаешь, что он сперва не спас семью и не позвонил пожарным? – спросил Дон.
– Мне Джесс сказала, – ответила Эллисон.
– А что такого странного в том, чтобы позвонить издателям и сообщить, что рукопись не сгорела? – не унимался Дон.
– Это еще не самое странное, Дон, – простонала Эллисон. – Он позвонил полдесятого, когда в офисе не было никого. То есть он, видимо, решил, что в «Литтл Браун» должны знать, что в маленьком городке в Нью-Гемпшире случился пожар…
– А знаешь что? – И без того сиплый голос Дона от выпитого охрип еще сильнее. – Я думаю, это все чушь собачья. Не пишет Сэлинджер никакой новый роман. Зачем это ему? Он же миллионер десятикратный, разве нет? Твоя подруга все выдумала.
– О господи, Дон! – воскликнула Эллисон; ее темные глаза были совсем пьяными, щеки раскраснелись. – Зачем ей это выдумывать? И как можно такое выдумать? В доме Сэлинджера был пожар, все об этом знают. Даже мама моя об этом рассказывала. В газетах писали. Я сама об этом читала. И моя подруга.
– Вот именно, – с улыбкой произнес Дон.
– Я тоже что-то такое читал. – Марк откинул со лба непослушную прядь волос. – Кажется… Сейчас вспомню… Наверно, в «Таймс»? Он говорил, что пишет книги, но не хочет публиковаться. И пишет для себя. А публиковаться ему уже ни к чему.
Снова повисла тишина. Лицо Дона посерьезнело. Он взглянул на меня и улыбнулся. Я знала, что это совпадает с его собственными взглядами на писательство.
– Писатель – тот, кто пишет, – сказал он, глядя на меня. – Кто встает по утрам и пишет, тот писатель. Не издатель делает тебя писателем. Издательский бизнес – всего лишь бизнес.
– Эй! – раздался голос в прихожей.
Мы обернулись и увидели Ли; она стояла там одна в своем старом халате, атласном, потрепанном, коричнево-голубом. Она по-прежнему была накрашена, но двигалась, точно в замедленной съемке.
– Что тут происходит? – спросила она; язык у нее заплетался.
Она пьяна, подумала я с неожиданной ясностью. Я видела Ли такой много раз, но мне никогда не приходило в голову, что ее состояние может объясняться такой простой причиной. Я думала, она просто устала. Вот я, например, очень устала. И проголодалась. Хотя я выпила всего