Теперь пришло время собирать камни. Кувыркаться, как бедному Муку.
– Я вас научу неукоснительно соблюдать действующее законодательство, – уже при первой встрече в моём теперешнем качестве пообещал надзирающий прокурор Халявин.
И сильно пасанул от себя по полированной столешнице стопку исписанных листков. Она разлетелась веером… Наработанный мною за дежурные сутки материал по факту самоубийства рядового срочной службы Куликова.
– Проведите проверку в полном объеме! На первый раз ограничиваюсь устным замечанием!
Я покорно собрал бумаги, за парой листков пришлось лезть под стол. Двинул на выход. Проводить в полном объеме проверку.
– Капитан Маштако-ов! – утробно заревел «Дай-дай».
Прямо марал раненый, а не старший офицер юстиции.
Я обернулся к нему. Что удивительно, я абсолютно был индифферентен. Наверное, оттого, что начальников-дураков навидался вдосталь.
– Разрешите идти, товарищ майор? – бросил ладонь к козырьку.
Халявин надулся праведным гневом. Но справился с собой и зашипел, переходя в подвид земноводных:
– Класть на себя с прибором, Маш-та-ков, я не позволю!
За четыре месяца моей службы дознавателем Халявин, без преувеличения, раз десять строчил на меня рапорты о наказании. Но выговорешник я заимел единственный, да и то не строгий. Командир полка полковник Смирнов оказался мужиком порядочным. Прошедший Афган, Чечню, потерявший при землетрясении в Спитаке семью, он не пылил понапрасну. Я, в свою очередь, в достаточно полном объеме выполнял его условия – не лопать и соблюдать субординацию. И кроме этого, впахивал денно и нощно.
Прижал хвост обуревшим «дедам» во взводе химразведки. Оперативно и жёстко провел дознание по факту неуставщины в третьей батарее, настояв на аресте виновного. Привёл в порядок текущую документацию. Много времени уделял профилактике. Засев в засаду, ночью единолично прихватил на краже ГСМ[6] со склада двух контрактников.
Случились подвижки и в личной жизни. Жена разрешила забирать дочек на выходные. Срывался только раз. По прежним нормативам – всего ничего. Причём дизель не включал.
И вот приплыл. В понедельник с утра меня выдернет на ковёр проинформированный доброжелателями старпом товарищ Халявин и на этом ковре поимеет. Сзаду и спереду.
Уперев налитой подбородок в грудь и многозначительно вздёрнув смоляную бровь, он предложит мне свалить по-собственному.
Но в понедельник этот самый мне ещё надо выйти на службу. Что, следует отметить, в нынешней ситуации сомнительно. Уцелевшие девяносто три рубля жгут ляжку. Да и душа измученная просит…
Убаюканный девятым номером «Балтики», я незаметно и ненадолго задремал под волной воспоминаний. Проснувшись, перевернулся на