Меня беспокоили свои физические возможности. Долгое время я вёл вольготный образ жизни. Много психовал, увлекался алкоголем. В обычный день выкуривал по пачке «Балканки». А в скоромный – и того больше. Пренебрегал утренней гимнастикой. На следственной работе, где преимущественно сидячка, едва геморрой не отрастил. Лет пять назад узнал, где у меня находится сердце, и с тех пор оно, болезное, не разрешает мне спать на левом боку.
В артполку майор Горяйнов, повоевавший в обе чеченские компании, заявлял, что предпочитает срочников взрослым мужикам контрактникам.
– Лёгкие у них не прокурены! Рефлексы не пропиты! – разрывая великанского вяленого леща, объяснял Горянин. – И это помимо цельности младой, внушаемости и непонимания абсолютной величины смерти!
Пока шли мерным шагом, дыхалка справлялась. Но вот если придется делать рывок, у меня возникнут проблемы.
Последний свой кросс я отбегал в университете на четвёртом курсе. В прокуратуре, организации, несмотря на погоны, гражданской, физподготовка отсутствовала как таковая. Во время работы в уголовном розыске я упорно колол спортивные занятия. Учитывая мой преклонный возраст, неординарное прошлое и стабильные показатели раскрываемости руководство не пыталось воспитать из меня супермена.
На «историческую» кадровую комиссию, задним числом одобрившую моё увольнение из органов, я опоздал, не догнав на остановке троллейбус. Двадцатиметровый спурт оказался мне не по зубам.
Я подметил, что вся публика в роте гораздо младше меня. Хотя, военная форма конкретно старит. Преобладали пацаны чуть за двадцать лет, прапора. Косолапому мишке Наплеховичу, несмотря на солидность брюшка, – под тридцатник. Да и штабс-капитану Белову со всеми его регалиями столько же. Правда, я видел одного капитана с седыми висками.
При построении легенды возраст мой и небольшой для него чин надо обыграть правильно.
Когда отошли с километр, я оглянулся. Село осталось на холмах, в живописной буйной зелени садов. Хвост колонны шевелился неподалеку. В середине строя я разглядел пару артиллерийских упряжек. В общей сложности по моим прикидкам в колонне было не больше шести сотен бойцов. Это весь первый Корниловский ударный полк? Негусто.
Впрочем, я знал, что основные деникинские строевые части всегда были малочисленны.
Непривычная тяжесть винтовки, брезентовый ремень её, натиравший плечо, путали мысли. С трудом я преодолел желание перекинуть трехлинейку с правого плеча на левое или того круче – повесить на грудь как коромысло и удобно пристроить руки на стволе и прикладе.
Атмосфера в строю была напряженной. Шли, как из-под палки на нелюбимую работу. Молчали угрюмо, словно напуганные считалкой про собаку, которая сдохла и хвост у которой облез. Будто боялись, что тот, кто промолвит перво слово, тот псину эту и съест.
Я не брезгливый,