Конечно, наша дружба получилась взаимовыгодной. Отходчивый по природе, я отбирал им в бане белье по размеру, поновее и нерваное, рекомендовал их старшине в качестве художников для обустройства ленинской комнаты.
Из этой истории я вывел два правила. Нацмены конкретно держат мазу за своих, а также ищут дружбы с человеком при должности.
В последние, самые для меня кайфовые месяцы учебки, не прогибаясь, а только впахивая, я показался и комбату Черевиченко. В связи с чем сделался окончательно ненавидимым взводным старлеем Лосевым, окончательно потерявшим надежду сделать из меня личного писаря без освобождения от боевой учебы и хозработ.
После экзаменов, которые в отличие от институтских сдали даже самые бестолковые, подошло распределение в войска. Необычайно активно стали наезжать родители имущей части курсантов. Я полностью положился на волю провидения.
– Понятное дело, – с нескрываемой завистью говорили товарищи по оружию в редкие минуты отдыха, – тебе-то комбат тёплое местечко устроит!
Я отшучивался или отмалчивался, но в душе надеялся на нормальную человеческую благодарность.
Как-то дневальный заорал перед построением на вечернюю поверку:
– Младший сержант Маштаков, зайти в каптёрку!
Я не сразу врубился, что зовут меня. Это было после приказа о присвоении нашему выпуску званий: немногим отличникам – сержантов, остальным, в зависимости от оценок – младших и ефрейторов. В казарме стало не протолкнуться от сержантов – каких-то опереточных, невзаправдашних.
Захожу в каптёрку, а там комбат со старшиной чай пьют с сушками. Оба потные, в расстёгнутых пэша. Капитан Черевиченко, мосластый брутальный мужик с совершенно неподходящим ему погонялом Червяк, поставил на стол эмалированную кружку.
– Ну что, Маштаков, знаешь, куда тебя командир взвода определил? – белозубо усмехнулся комбат.
Я честно пожал плечами: «Никак нет».
– Команда двести восемьдесят, – Черевиченко открыл портсигар, взял из него сигаретку и стал разминать ее.
Я внимательно смотрел на его ритмично двигавшиеся сильные пальцы с большими суставами. На сыпавшиеся коричневые невесомые табачинки.
Команда «280» направлялась в приграничный городок Аягуз. Оттуда после месяца горной подготовки уходила на войну.
Сердечко у меня затрепетало.
– Имеешь непреодолимое желание исполнить интернациональный долг? – спросил капитан.
В его голосе коммуниста, члена партбюро полка, я услышал неприкрытую издёвку.
– Никак нет, товарищ капитан.
– Замени его, старшина, – Черевиченко прикурил и сильно затянулся. – Где хочешь служить?
– Где-нибудь в Европе,