Я давилась приторным горьковатым мороженным, хрустела не размешанными льдинками, но так и не сказала ему, что люблю ванильное с сиропом, а не толченные сытные орехи.
А мама… для мамы не нашлось работы в этой воинской части. Она была бухгалтером, но папа решил, что лучше, если она будет "вести дом", ведь женам военнослужащих в Союзе можно было и не работать.
И я не помню, как выглядела тогда моя мама, помню, что она все время терла, чистила, мыла нашу небольшую квартирку, как енот-полоскун. Наше гнездышко, в котором, кроме нас, почти никто не бывал. Еще мама вкусно готовила. Носила на кухне большой застиранный цветастый фартук. Мама королевой не была.
Но и наш германский период однажды закончился, по окончанию моего восьмого класса мы вернулись в Союз.
Папа подсуетился, и мы вернулись в Тверь, где у папы была кооперативная квартира, улучшенной планировки в оштукатуренном и окрашенном доме с тихим двором.
А еще у нас был гараж, далеко от дома, зато кирпичный. В первый же год отец нанял рабочих, и они прокопали под гаражом погреб, с двумя комнатами, стены которых были облицованы светлым импортным кафелем. В подвальной комнате стояли кресла, журнальный столик и стеллажи, заполняемые банками с маринадами и соленьями мамиными стараниями.
Выходными папа сидел идеально чистом сверкающем подвале своего гаража, читал журнал "За рулем" и курил вывезенные из Германии сигары, которые в самой Германии почему-то предпочитал не курить.
Мама в гараж не допускалась, не то, чтобы папа запрещал ей, вовсе нет, но когда мама приносила в норку очередную банку или пачку дефицитного импортного стирального порошка, коробку с банками колбасного фарша, на лице у папы появлялась такое презрительно-страдальческое выражение, что скоро заносить припасы в подвал пришлось мне. Мое присутствие папу не раздражало. Ведь я была его Принцессой.
У папы была машина – "Волга", молочного цвета. Он был очень предусмотрительным, мой папа. И пробивным. В Советском Союзе "Волга" в частных руках была редкостью. Он никогда не заезжал на ней во двор, мы всегда шли к гаражу пешком, создавая иллюзию тайны.
Сейчас я понимаю, что в этой иллюзии больше всех нуждался папа, а наше тайна ни для кого из обманчиво тихих и скромных пенсионеров, тайной не была. А тогда я предпочитала об этом не думать.
Я пошла в школу, самую лучшую в Твери, с углубленным изучением, чего-то там, чего, уже не помню. Но это углубленное изучение мне вдруг не давалось. Из посольской школы я приехала отличницей и, вообще, самой лучшей.
Я была послушной и прилежной, папиной дочкой, и я старалась, читала, зубрила эти проклятые учебники, я умела заставить себя преодолевать любую скукотищу. Ради папы. И папа не скрывал, что он гордится своей девочкой, своей принцессой.
Для одноклассников я тоже была Принцессой из заграничного фильма.
И вдруг в этой занюханной провинциальной школе я перестала