Там, внутри, мерцающей массой лежали драгоценности со всех уголков Азии: яшма из Пенджаба, рубины из Бирмы, бирюза из Тибета, сапфиры и александриты с Цейлона, безупречные изумруды из Афганистана, фиолетовые аметисты из Татарии, белый хрусталь из Мальвы, ониксы из Персии, зеленый и белый нефрит из Сямыня и Туркестана, гранаты из Бундельханда, красные кораллы из Сокотра, жемчуг из Рамешварама, ляпис-лазурит из Джаффры, желтые бриллианты из Пунаха, розовые бриллианты из Хайдарабада, лиловые бриллианты из Кафиристана, черные агаты с прожилками из Дянбулпура.
«Если бы мои штаны были достаточно велики, чтобы все это вместить! – подумал Багдадский Вор. – Что бы взять первым?»
Только он решил начать с роскошной нитки одинаковых черных жемчужин и уже взял ее в руки, но внезапно приподнялся, прислушавшись. Так как не очень далеко он услышал жалобные, минорные наигрыши однострунной монгольской лютни; услышал высокий, мягкий голос, певший монгольскую песню:
На пагоде изысканной чистоты
Каждый день я слышу звон
Драгоценного нефрита моей потерянной любви.
Посмотрев из резного, широкого окна
Пагоды изысканной чистоты,
Я вижу незапятнанные воды моего горя,
Текущие на мрачных волнах.
Я вижу блуждающее облако моей родины, Монголии,
Над шпилем пагоды изысканной чистоты
И диких гусей Татарии, летящих над дюнами…
Глава III
– И диких гусей Татарии, летящих над речными дюнами… – дрожал голос, легкий, как пушок семян чертополоха.
Это был голос Лесной Воды, которую пленили семь лет назад в битве под одетыми в сталь бивнями боевых слонов, когда халиф Багдада отправился на восток, чтобы сразиться с растущей угрозой хана Средней Орды. Дочь монгольского принца, Лесная Вода никогда не забывала степей и снежных пиков своей далекой родины, всегда ненавидела эту западную страну ислама страстью тлеющей и неумирающей. Она принадлежала к личной обслуге принцессе Зобейды, и ее обязанностью было играть и петь каждую ночь, пока ее госпожа не уснет.
Как и сегодня.
Ее голос дрожал:
На пагоде изысканной чистоты
Мои мысли странствуют —
Странствуют за Жемчужные Ворота…
Она оборвала песню на высокой ноте. Она посмотрела на принцессу, которая лежала на покрытой балдахином тахте, повернулась к Земзем, еще одной рабыне, арабке, полностью преданной своей госпоже, приложила палец к губам.
– Принцесса, Рожденная Небесами, спит, – прошептала она, и две рабыни на цыпочках вышли из комнаты; звуки лютни и песни становились тише и тише:
Посмотрев из резного, широкого окна
Пагоды изысканной чистоты,
Напрасно я ищу очертания
Белого Нефритового