Галисийцам пришлось закрыть свой базарчик. И беды коснулись не только детей Коки и Орасио. Каждый житель квартала вдруг чего-то лишался или терял все. Товары из киоска таинственно исчезли. У таксиста угнали машину. Муж и единственный кормилец Мари, каменщик, упал со строительных лесов и разбился. Девчонки были вынуждены бросить частную школу, так как их родители не могли теперь платить за учебу: отец-дантист потерял клиентов, и мать-портниха тоже, а у мясника из-за короткого замыкания сгорели холодильники.
Через два месяца никто в нашем районе не мог пользоваться телефоном из-за неплатежей, через три – пришлось подворовывать электричество, потому что невозможно стало за него платить. Сыновья Коки занялись уличным промыслом, и одного из них, неопытного, поймала полиция. Другой пропал однажды ночью; вероятно, его убили. Таксист отважился посетить пешком другую сторону проспекта. Там, по его словам, все было в порядке. Даже через три месяца после того, как все началось, магазины отпускали товары в кредит. Но в конце концов и они перестали это делать.
Орасио выставил свой дом на продажу.
Жители запирали двери на старые навесные замки, потому что не было денег ни на сигнализацию, ни на более надежные запоры; в домах стали пропадать вещи – телевизоры, радиоприемники, стереосистемы и компьютеры. Можно было видеть, как некоторые жители тащили бытовые приборы вдвоем или втроем, на тележках или на руках. Несли на продажу с молотка на другой стороне проспекта. Однако некоторые обитатели улицы стали объединяться, и при попытках вломиться в их квартиры угрожали кухонными ножами или пистолетами, если они были. Чоло, зеленщик, владевший лавкой на углу, проломил таксисту голову грилем для жарки мяса. Сначала группа женщин организовалась для раздачи продуктов, оставшихся в морозильных камерах; но когда стало известно, что некоторые из них обманывают и оставляют еду себе, добрая воля улетучилась.
Кока была вынуждена съесть своего кота, а потом покончила с собой. Пришлось пойти в контору социальной службы и просить, чтобы забрали тело и похоронили бесплатно. Один сотрудник захотел узнать подробности, ему все рассказали, и тогда явилось телевидение, чтобы осветить здешние беды, которые погрузили в нищету три квартала. Прежде всего телевизионщиков интересовало, почему соседи, живущие дальше, например в четвертом квартале, не оказывают помощь.
Приходили социальные работники и раздавали еду, но это лишь вызвало новые конфликты. Через пять месяцев даже полиция здесь не появлялась, а те жители, которые еще ходили смотреть телевизоры в витринах магазинов электроники на проспекте, рассказывали, что все это было главной темой в выпусках новостей. Но вскоре эти жители тоже оказались в изоляции, потому что их теперь прогоняли с проспекта.
Я говорю «они», потому что у нас-то были и телевидение, и электричество, и газ, и телефон. Мы скрывали это и жили так же замкнуто, как другие; если с кем-то пересекались, приходилось лгать: