– Почему их не было в Думасти́рии? – спросил он ами́й-ку, зависшую над плотью побагровевшей старухи.
Петита́та беззвучно плакала, явно признав в чертах женщины что-то родное.
Когда А́ккертон подошел к ней, он понял, по ком эти слезы. Это была ее бабушка, добровольно отдавшая свою жизнь во спасение молодых душ.
– Сизи́да, – вырвалось слюнями с ее губ. И даже руки возлюбленного, обогревшие девичьи плечи, не способны были прогнать подоспевшую боль.
На сиплый вой дочери подоспели родители. Десять тяжелых шагов сына к матери склонили ноги в коленях, сковав горло свинцовой дланью. Дышать было практически нечем, и Гурдоба́н дрогнул. Мать опустошенным взглядом созерцала небо, а на ее щеках засохла черная кровь. Осквернители тел – краснобрюхие мухи – залетали в приоткрытый рот и вылетали из раздутых ноздрей. Торговец, израненный утратой, распахнул уста, оголив клыкастые зубы, но звук так и не сошел с искривленных губ. Мужество, протекающее кровью по его венам, не позволило пролиться слезам. Мать взрастила его таким, но как же он мог упустить ее из виду. Все, кто вместе с ней взойдут на порог вечности, не будут забыты. Красные фи́рты сложат песни о храбрецах и воспоют у ночных костров. Но это не может быть облегчением.
Сэ́йла, нашептывая напутствие умершим, как зачастую делала оракул Пали́тия, рассекала воздух трясущимися руками. Жест небесной благодати в виде сомкнутых в щепотку пальцев задрожал над тяжелой головой почившей, затем к левому плечу устремился жест вечной памяти скрещенными безымянными перстами. Все завершил жест извечной любви, то была ладонь, коснувшаяся правого плеча.
– Вот теперь она обретет покой, – прошептала ами́йка, поцеловав почившую в лоб.
Бафферсэ́н у кромки воды, накатывающей стелящимися волнами, созерцал обезглавленное изваяние наполовину утопшего дума́ста. Для него смертей было более чем достаточно. И он стоял один, страшась подойти к останкам жертвенного ряда. Тут и там срывались голоса охотников, разбирающих груды разрушенных построек, они находили тела и призывали врачевателей тайку́. Лекари с тряпичною ношею наперевес, мешком, повисшим на спине, позвякивали керамическими баночками с мазями и прочими лекарствами. Они то и дело отправляли мальчишек в хижины за бинтами и призывали дума́ста облегчить муки раненых.
С южной стороны пепелищ показалась Пали́тия, завернутая подобно святой в коралловую мантию до пят. Она воспевала храбрость жертвенных