Следующий вечер, мама на кухне, я выхожу в прихожую, и её сумка стоит чуть за углом. Она её не видит, а я достаю кошелёк и ищу нужную купюру. Как назло в кошельке не оказалось ни одной пятёрки, а только двадцатки. Но фишки нужны позарез, поэтому одна банкнота исчезает у меня в кармане, а на следующий день превращается в банку фишек. Я отдал всю двадцатку, без сдачи. Вроде думали поменять в буфете, но столько в кассе не было, да и сумма вызывала у буфетчицы вопросы. В итоге одноклассник проставил мне булку и напиток, а остальное забрал себе.
А я был счастлив.
Дальше не помню точно, но как-то о нашей сделке прознали учителя. И как-то у меня честного выяснили, что деньги я взял без спроса. Вот этот момент в моей памяти затуманен и точно вспомнить, откуда же они это всё узнали я сказать нем могу. Может быть чувство вины, может тупо «неинтересная часть, промотать», а может быть последовавший шок… Но дальше несколько ярких воспоминаний:
– кружок наших учителей, которые стоят и шушукаются, неодобрительно поглядывая на меня. Сплетничают, мол, вот украл у мамы деньги
– моя мама, с перекошенным лицом заводит меня домой и сообщает кому-то из домашних «у нас в семье вор»
– мама одноклассника, которая на следующий день возвращает мне десятку. Причём на ней скрепкой прикреплена какая-то бумажка – деньги явно были запланированы на что-то другое
– ссора с одноклассником – я, под давлением совести и взрослого унижения, требую вернуть остаток денег, а он требует тогда вернуть фишки.
В итоге фишки я не отдал и деньги, что понятно, не получил. Ещё долгие годы я спокойно играл с кругляшками, пока при очередной уборке или переезде мы их не выбросили.
С одноклассником мы буквально незадолго до этого начали хорошо общаться, ходить друг к другу в гости (у нас даже была похожая секция в гостиной: у них сначала, а потом у нас, после переезда). Возможно, именно поэтому он дружески предложил мне купить у него фишки.
После этой неудачной сделки мы общаться перестали. В первую очередь разошлись родители, а мы, может быть, и забыли бы о такой фигне, но продолжали держаться на расстоянии.
Самое страшное во всём случившимся – не кража. Такое поведение свойственно детям определённого психотипа, особенно в стрессе, когда этот момент не прорабатывают, не проговаривают. Самое страшное для меня, что достаточно долго оставалось в болезненной памяти – это реакция взрослых.
Да, я ошибся. Да, совершил косяк. Мама не услышала, я не смог донести – не научили. До сих пор мучаюсь этим, даже свою книгу или консультации бывает сложно предложить, не то что попросить о помощи и поддержке. Лучше, чем тогда, но всё равно труд над собой.
Но, пожалуй, самое странное, удивительное и испепеляющее – это тот самый кружок из учителей, которые стоят, шушукаются, с придыханием и оханьем рассказывают друг другу о том, как маленький ребёнок, их подопечный, оступился.