Послушник дьявола. Эллис Питерс

всегда все воспринимает крайне остро. Я не нахожу в нем спокойствия и уверенности, которые свойственны истинному призванию к монашеской жизни. О, он само воплощение послушания: что́ бы я ему ни велел, он все делает, какую бы работу ему ни поручили, он ее выполняет, – это та телега, которая бежит впереди лошади. У меня никогда не было более старательного воспитанника. Но другие не любят его – он их избегает. От тех, кто пытается приблизиться к нему, он отворачивается и при этом бывает груб и резок. Он предпочитает одиночество. Говорю тебе, Кадфаэль, я никогда не видел послушника, который исполнял бы свое послушничество так старательно и так безрадостно. Ты хоть раз видел, чтобы он улыбнулся, с тех пор как попал сюда?

      «Да, один раз видел, – подумал Кадфаэль, – днем, как раз перед тем, как упал Волстан. Тогда Мэриет собирал яблоки в саду; он первый раз вышел за пределы монастыря после того, как отец привез его».

      – Как ты думаешь, может, вызвать его на капитул? – с сомнением в голосе спросил Кадфаэль.

      – Мне кажется, я придумал лучше, по крайней мере, я надеюсь на это. Когда имеешь дело с подобной натурой, не хочется жаловаться, тем более что прямых оснований для жалоб нет. Я поговорил о нем с отцом аббатом. «Пошли его ко мне, – сказал Радульфус, – и успокой, объясни, что я здесь для того, чтобы каждый, кто испытывает нужду во мне, от самого младшего из мальчиков до любого из монахов, мог откровенно говорить со мной». И что из этого вышло? «Да, отец мой; нет, отец мой; хорошо, отец мой!» – и ни слова, которое бы шло от сердца. Единственное, что заставляет его раскрыть рот, – это заявление, что он совершил ошибку, придя сюда, и что ему нужно снова все обдумать. Тут-то он быстренько становится на колени и молит, чтобы срок его испытания сократили, чтобы ему разрешили как можно скорее постриг. Отец аббат прочел ему длинное наставление о смирении и о том, как правильно употребить год послушничества, и мальчик принял все близко к сердцу, во всяком случае так казалось, и обещал быть терпеливым. И все же он торопит. Книги он проглатывает быстрее, чем я успеваю снабжать его ими, он стремится приблизить время пострига любой ценой. Менее расторопные обижаются на него. Те, кому удается поспеть за ним, при том что они начали на два или более месяца раньше, говорят, что он их презирает. То, что он их избегает, я видел сам. Не буду отрицать, он беспокоит меня.

      Беспокоился и Кадфаэль, хотя ничем не обнаруживал силу своего беспокойства.

      – Я могу только удивляться, – продолжал брат Павел задумчиво. – «Передай ему, что он может приходить ко мне, как к своему отцу, ничего не боясь», – говорит аббат. Будет ли это поддержкой для парня, только что покинувшего родной дом? Кадфаэлъ, ты видел их, когда они приехали? Обоих вместе?

      – Видел, – осторожно ответил Кадфаэль, – но только несколько минут, пока они спешивались, отряхивались от дождя и заходили внутрь.

      – Когда это тебе требовалось больше минуты? – хмыкнул брат Павел. – Ну а его отец! Я был при этом, видел, как они прощались. Без единой слезинки, несколько сухих слов – и отец ушел,