Как меня папа просил меня не выходить за него замуж! А я уперлась, стояла на своем насмерть, как Брестская крепость. Люблю – твердила. Да и возраст уже был на пределе. Почти тридцать. Но любви той хватило ненадолго. Папа предупреждал. А я не верила. «Перекати-поле, перекати-поле, вольному воля» – любил Игореша эту песню. И свалил на волю, Кате ещё и годика не было. Не вынес родительского груза. Весь на меня свалил. Папа кричал: «Ну, что я говорил? Курсант ей, видите ли, не пара! А теперь вообще без пары. Кто тебя теперь возьмет с довеском? Скажи спасибо, что мы с мамой у тебя есть и пенсия моя военная». Только вот мама быстро ушла. В начале девяностых. Стояла у табачного киоска в очереди, тогда сигареты по талонам давали, – а папа курильщик был заядлый, без сигарет нервничал страшно, вот мама и добывала для него допинг. Стояла-стояла, а потом тихо так сползла вниз, и всё. Нет мамы… Дай-ка я свежую салфетку возьму, эту уже всю измочалила.
Папа сразу курить перестал. Как отрубило. Весь как-то сразу съежился, уменьшился, усох. И пенсия его тоже усохла. В девяностые годы, милый мой Люций, армия вся на коленях стояла с протянутой рукой, и действующая, и отставная. Перед кем? Перед ворами, спекулянтами, казнокрадами. Бежали из армии все, кто мог. Как, впрочем, и из школы. Мы с папой в одночасье нищими стали. Но через честь советского офицера папа переступить не мог. Его звали в охранные структуры в фирмы разные, и даже в банк. Бывшие коллеги и друзья пытались помочь. А он всё боялся честь замарать. Не желал, как он выражался, воровской общак охранять. Я его понимаю. Только вот кушать-то всё равно надо было, одеваться, за квартиру платить. А выплату пенсий задерживали, и зарплаты учителям тоже. Чиновники дележом кормушек слишком были заняты, чтобы на нас, сирых и убогих, внимание обращать. Вот тогда у меня комплекс неполноценности и развился. Я наподобие папы усохла. И снаружи, и внутри. Мысль была одна: где денег добыть, как нас троих прокормить. В школе нам платили только за «Здравствуйте, дети! Садитесь!». Хорошо, что русский язык такой сложный. И что в нём так много исключений и нюансов. И что он всем нужен для поступления в вузы.
Репетиторство, репетиторство и ещё раз репетиторство – вот он, источник пропитания для преподавателя. И ныне, и присно, и во веки веков. А теперь вот молодые да шустрые хотят его у нас отобрать. Заменить компьютерными тренажёрами и он-лайн лекциями учителей-клоунов. А функцию принуждения кому передадите? Родителям? Они с ней в одиночку не справятся. Ребенка надо подталкивать с двух сторон. Абсолютное большинство детей учиться не хотят. Не хотят – это я вам говорю. Человек вообще – ленивое животное. Особенно мужского пола. Что, разве не так? Не так, я тебя спрашиваю? Если бы не холод, голод и принуждение, жили бы все, как австралийский аборигены – тысячи лет без малейшего