Не поднимаясь, Сусликов протянул руку и нашарил бамбуковую палку с крючком на конце. Он вытянул ее вверх, пытаясь зацепить Неуемного за отворот пиджака. Кукла неловко дернулась и сверзилась вниз, чуть не повредив себе фарфоровое лицо. Мирослав поднял ее, осмотрел, ощупал и нашел очень подходящей. Хорошее пугало, подумал он. Умных сам от себя отпугнет, а дураков в Кремле не боятся. Он представил, как такое предпочтение взбесит Адмиралова с Затоновым, и довольно ухмыльнулся. Потом положил Неуемного на колени посаженного в ряд триумвирата: вот вам, нянчитесь теперь с ним: «По кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам – в председатели бух!» Он захохотал собственной шутке. Не вслух, про себя. Хохотать вслух в одиночестве он себе уже не позволял – вдруг не всю прослушку выявил и выключил. Февральского инцидента с недопущением в рабочий кабинет ему было достаточно. Компетентные органы могут трактовать этот хохот как начальную стадию сумасшествия и передать запись заинтересованным в его свержении коллегам по кремлевскому рулю. Но и не хохотать не мог: если не смеяться над всей этой камарильей – и впрямь сойдешь с ума.
Он поднялся, довольно потирая руки, устроил новый состав правления на предназначенное для него место, гуманно засунул подушки обратно под клетку с Ходором для смягчения условий отсидки последнего и закрыл двери своего кукольного театра. Потом включил свет, прослушку и подглядку, отпер дверь и выглянул в приемную.
Дама третьей молодости Лидия Георгиевна, пережившая на этом месте уже трех идеологов перестроечных лет, спала, сидя за столом, с открытыми глазами и строго выпрямленной спиной. Заслышав скрип начальственной двери, она сморгнула и прогнала Морфея прочь.
– Какие будут указания, Мирослав Казбекович?
– Попросите мне срочную аудиенцию у Президента и вызовите мне на завтра Адмиралова, Затонова, Карасева и Неуемного.
– Прошу прощения, Карасева из