Последнюю попытку выступить публично я предпринял накануне моего отъезда из Англии. Но и на этот раз я оказался в смешном положении. Я пригласил моих друзей-вегетарианцев на обед в ресторан «Холборн», о котором уже упоминалось в предыдущих главах. «Вегетарианский обед, – подумал я, – как правило, устраивают в вегетарианских ресторанах. Но почему бы его не устроить в обычном ресторане?» Я договорился с управляющим рестораном «Холборн» о том, что будут приготовлены исключительно вегетарианские блюда. Вегетарианцы были в восторге от такого эксперимента. Любой обед предназначен доставлять удовольствие, но Запад превратил это в своего рода искусство. Вокруг обедов устраивается большая шумиха, они сопровождаются музыкой и речами. Небольшой званый обед, устроенный мною, в этом отношении не отличался от всех остальных. Следовательно, на обеде должны были произносить речи. Я поднялся, когда наступила моя очередь говорить. Я очень тщательно заранее подготовил речь, состоявшую всего из нескольких фраз, но смог произнести только первую из них. Я как-то читал о том, как Эдисон, впервые выступая в палате общин, три раза повторял: «Я представляю себе…» – и когда он не смог продолжать, какой-то шутник встал и сказал: «Джентльмен зачал трижды, но ничего не родил»[3]. Я хотел произнести шутливую речь, обыграв этот анекдот, и начал выступление с этой фразы, но тут же замолк. Память совершенно изменила мне, и, пытаясь сказать шутливую речь, я сам попал в смешное положение.
– Я благодарю вас, джентльмены, за то, что вы приняли мое приглашение, – выговорил я и сел.
И только в Южной Африке я поборол эту робость, но еще не окончательно. Я совершенно не мог говорить экспромтом. Каждый раз, когда я видел незнакомую аудиторию, я испытывал колебания и всячески старался избежать выступлений. Даже теперь, мне кажется, я не смог бы занимать друзей пустой болтовней.
Должен заметить, что моя застенчивость не причиняла мне никакого вреда, кроме того, что надо мной иногда подсмеивались друзья. А иногда и наоборот: я извлекал выгоду из этого. Моя нерешительность в разговоре, раньше огорчавшая меня, теперь доставляет мне удовольствие. Ее величайшее достоинство состояло в том, что она научила меня экономить слова. Я научился кратко формулировать свои мысли. Теперь я могу выдать себе свидетельство в том, что бессмысленное слово вряд ли сорвется у меня с языка. Я не припомню, чтобы когда-либо сожалел о сказанном или написанном. Благодаря этой особенности я оградил себя от многих неудач и излишней траты времени. Опыт подсказал мне, что молчание – один из признаков духовной