Таскат понял бы это, как издевку, но советник печально смотрел в стену.
Интересно, как к нашим запутанным делам относится само население этого государства? – подумал посланник и понял, что может этого никогда и не узнать.
Он кашлянул. Голова отозвалась резкой болью.
– Я и сам не люблю этот смог, – сказал печальный советник. – Он приходит с озер, это дымится озерная кровь. Задерните шторы поплотнее. Никто в такую погоду не выходит из дома, особенно дети… и те, кого обязанности не вынуждают уходить по делам. Я завидую детям.
Как же редко здесь упоминают детей – подумал Таскат, выходя на улицу. Но куда мне тут идти?..
Туман был глубок.
Он сгущался над крышами домов, придавая городу какой-то неопрятный вид. Серый, как изношенный плащ, и такой же бархатистый на ощупь…
Таскату неожиданно понравился туман. Он высунул руку из паланкина, чтобы потрогать его рукой, и полюбовался, как проходят между пальцами почти осязаемые струи.
Где-то прошла колонна воспитанников имперской школы, возвращаясь в длинные дома, и гулкий звук шагов вчерашних детей растаял в тумане. Туман заполнил собой черный квадрат караванной площади, древние камни высокой ограды, на которых от века царапали проезжие свои пометки – «около Ти нападают грабители», «прибыли в столицу первого числа такого-то года», «в сотом году пересох источник у храма Грозы» – длинный гостевой дом, птичью привязь и мокрые, молчаливые, пустые торговые ряды. Пахло чудесами. Занавеси паланкина колыхались, и сине-серебряный поток лился за ними – можно было бы проникнуться благоговением перед этим чудом природы, если бы не кашляли носильщики, не зажимали украдкой рты.
Отряд стражи остался на воротах – зачем беспокоить высокородных в дворцовом квартале? Только у дверей башни встали, как обычно, двое одинаковых плотно сбитых парней, проводивших посланника хмурыми взглядами.
Надо было заставить себя еще раз написать Ро-мени, не отступая от заведенного порядка: чем больше дел, тем больше лечебных писем. Надо было еще раз подчеркнуть, вводя начальство в полезную ярость, что мирное государство не означает мирных методов, и губить того же Варту, человека неагрессивного, было жестоко и недальновидно. (И что с ним теперь?) Вообще надо было хоть что-нибудь написать.
Он свернулся в одеялах и какое-то время пролежал так. Комната была похожа на корабль, угодивший в штиль.
Не хотелось даже швырнуть в стену кружкой. Вообще не хотелось ничего…
Он услышал какой-то шелест и поднял голову.
По стене ползло крупное насекомое, похожее на стрекозу, и шевелило усами. У него были золотые глаза.
Таскат сел и с подобающим поклоном, улыбаясь, обратился к гостю;
– Привет! Здравствуйте, высокородное чучело! Не хочешь ли поторговаться за право свободного проползания?
Возмущенное