– А это добыча? – усомнился разбойник.
– Вон отсюда! – зарычал Кейма и схватился за нож. – Или сам будешь добычей!
– Да – подтвердила Сэйланн. – Еще как будешь.
Побратим пожал плечами и ушел.
Вечером усталый глава закончил свои объяснения
– Благодарю тебя, Кейма – покачала головой сэи. – Я узнала достаточно. Ты рассказал мне все о своих врагах, но даже не намекнул, откуда ты взялся. А почему у вас в отряде только парни? И позволено ли будет мне узнать, что это за амулет?
Кейма только моргнул.
– Ты стала говорить по-другому, сэи… – только и сказал он.
Сэйланн вздохнула.
– У меня есть детские слова и взрослые слова. Когда я сержусь, я говорю детскими словами или не говорю вообще. Я бью. Я сильно бью.
– Амулет старый, для ясности мысли. Отобрал у одного. А откуда у тебя такие взрослые слова?
– Иногда я слышу, о чем думают люди. Незнакомые, разные… Дети… Но для этого нужно оставаться спокойной. Так я научилась множеству взрослых слов. И лучше тебе говорить со мной взрослыми словами.
– Охххх… – сказал Кейма, пододвинувшись ближе к костру. – Лучше и меня тебе не сердить, и мне тебя не сердить, Сэиланн.
Двигаясь с отрядом, она узнавала много интересного. Теперь от них не разбегались люди, не приходилось посылать людей на охоту, а с купцами, которые раз в пару дней попадались на дороге, можно было и поговорить, и купить еду. Купить еду!..
Как же велик этот мир!
В нем можно запросто затеряться. Стоило поехать хоть куда-нибудь, и сразу все кажется хоть чуть-чуть, а другим. Сразу ясно, что птицы бывают норовистые, люди – смешные, детей не оставишь на полдня одних, а чтобы тебя кормили, бить никого не нужно, и не обязательно никому кланяться.
Неделя прошла в постоянном движении.
За день уставали плечи, ныла поясница, тяжелая волокуша застревала на выбоинах, не хотела отцепляться от птичьей упряжи по вечерам. Она бросила волокушу на одном из привалов, и теперь дети ехали на краденой панта – большой вьючной ящерице с короткими рожками. Отряд шел медленно – среди побратимов были больные.
По вечерам повар ватаги готовил весьма вкусно, дети лезли вперед и требовали их накормить, и Сэиланн первые два раза настораживалась, но лесные вовсе не собирались доставать ножи и избавлять мир от этих детей. В деревне было гораздо хуже.
Еще бы, думала она. Я могу сжечь кого захочу. А они могут есть, что захотят.
Птица неслась вперед ровными скачками, небо валилось на землю, лес надвигался со всех сторон, и земля прыгала вверх-вниз, вверх-вниз.
Лес поредел. Мимо плыли и плыли день за днем папоротники, сольи, ленты мха и винные деревья. По обочинам тянулись плети диких горьких тыкв. Трава могла быть метельчатой, цветущей, иссохшей, белой, голубой и зеленой, жесткой и жаркой. Не менялась только дорога. Дорога была неизменно пыльной.
Раньше она не представляла