примелькайся
не кричи – реки неба уносят чужие клинки
просыпайся
нас ждут у реки
«Это» явилось ему во сне, ясно и четко.
Нужно было только разобраться, что «это» значит.
Он сел, склонился над листом и начал записывать. А не погадать ли по буквам? Кто кого должен ждать, у какой реки? Хотя, знаю, на границе с Айдом есть подходящая река…
Уж очень трудные слова, чтобы гадать по ним. Записывать будет проще.
7
Сначала возник свет за закрытыми веками, потом – звук.
Четвертый, поэт, не успевший вырасти, подросток двенадцати лет, лежал и вспоминал, что случилось что-то страшное. Что именно, он не помнил, но, кажется, это прошло.
Поэтому можно было лежать и улыбаться.
Потом кто-то пихнул его в бок.
– Ты кто? И что это ты тут валяешься? Вставай!
– Я? – Он открыл глаза и поднялся. Вокруг был совершенно незнакомый город. Кажется, даже не город вовсе. Башни не было. Кругом стояли низенькие дома, а за ними были горы. Красная трава.
– Ничего не понимаю… – пробормотал Четвертый.
У человека, который на него смотрел, была смуглая кожа с отливом в красный, как будто его обласкало заходящее солнце.
Он вспомнил.
– Слушай – обратился он к человеку, который смотрел на него странным взглядом. – Я понимаю, что я умер…
– То-то я смотрю, ты какой-то серый… – пробормотал бедняга, пялясь на него во все глаза. – Эй, люди! Он появился из ниоткуда прямо на поле! Помогите! Помогите! Мертвец!
– Кто? Какой такой мертвец? Я живой! Ты понимаешь, я снова – живой! Я снова…
– Мертве-е-е-ец! – закричал человек и побежал со всех ног, а из ближайших домов выглянули испуганные, злые лица.
Ночь он провел запертым в сарае, а утром его расстреляли из луков, как он ни старался объяснить им, что такое милость его бога.
Второй раз он пришел в себя там, где ничего не болело, был абсолютно белый свет и очень холодно. Что это такое, он не понял, но помнил, что там тоже были люди. Он не знал, виноваты ли они в том, что он теперь мертв.
Третий раз его просто зарезали, когда он вышел в пустыне к костру, у которого сидели заросшие бородами путники.
Четвертый раз он воскрес в каком-то тихом городском закоулке, сидя и бессмысленно перебирая шерех, и ухитрился оставаться живым два дня. За это время он вспомнил все, попытался прийти в себя и успокоиться, чтобы не начинать плакать обо всем сразу – о смерти учителя, о смерти братьев и о том, что люди не такие, какими они показались ему.
Сидя ночью у какого-то глиняного забора, он рассеянно чертил на земле что-то, будто бы в классе искал заново доказательство равенства треугольников, и думал, что что-то не так, как должно быть. Почему оживал только я? Ведь учили нас всех, четверых.
Убили нас одновременно. Чего хочет бог грома? Чем я лучше или хуже остальных? Им так же плохо, как и мне.
Может быть, когда кто-то из нас оживает, возникает какой-то знак, и по нему я смогу понять, что они рядом. Может быть, они тоже живы? Надо беречься, надо вспоминать все, что получится вспоминать, а если убьют снова –