Запылившееся издание раскрылось на заголовке «Книга исполинов». Я с любопытством вчитался в строки перевода:
Послание, написанное рукой Еноха, выдающегося писца
Шемихазе и всем его товарищам:
Да будет вам известно, что прокляты вы и ваши дела и ваших жён,
Из-за вашего блуда на земле. И это на вас земля вопиёт
И обвиняет вас и дела ваших сыновей, и её голос восходит до Врат небесных,
Вопия и обвиняя (вас) по поводу осквернения, каким вы осквернили её.
Вот, грядёт уничтожение людей и животных…
Я с невесть откуда взявшимся волнением перевернул страницу. Среди прочтённых строк была какая-то важная информация, которую я никак не мог нащупать. «И Великий проклял князей»… «И пошли к Шемихазе, отцу своему, и рассказали ему о снах своих»…
Стоп.
Какое-то слово было мне знакомо.
В следующий миг я вспомнил. София называла меня Шемихазой. Или Шемихазом. Сумасбродная барышня оперировала текстами апокрифов, известных только узким специалистам. Для секретарши не дурно… И не нужно.
Я продолжил знакомство с переводом.
Вот, Владыка небесный на землю спускается
И кресла расставляются, и Великий Святой садится.
Сотни сотен Ему служат, тысячи тысяч Ему поклоняются и перед Ним стоят.
И вот суд сел, и книги раскрыты, и суд произнесён,
И суд письмом записан и письменами начертан
Относительно всего живого и плоти всякой
Дальше я читал уже взахлёб, пытаясь выжать из фрагментарного обрывочного текста побольше смысла. Так, словно информация, заключенная в давно истлевших в пустыне свитках приобрела вдруг для меня жизненно важное значение. «Он поднялся над землёй подобно урагану и полетел с помощью своих рук, подобно орлу, имеющему крылья…» «Двести деревьев, которые с небес сошли – это двести Стражей…» «Осквернились исполины и нефилимы, и всё потомство, которое они породили…»
Следующая фраза нашла отклик чему-то столь глубокому в моей сути, что я невольно содрогнулся и едва устоял на лестнице:
Я являл свою силу. И усилием своей твёрдой руки и мощью своей силы,
Я нападал на всякую плоть и вёл с ними войну.
Но восскорбело сердце моё за потомство моё, и отринул я предписания Великого.
И вот,