– Да, сиятельная Валиде. Обычный серебряный кубок.
– Но моя дочь никогда раньше не интересовалась утварью. Тем более это неприметная лавчонка на базаре. Что-то тут не то. Скажи мне, когда Фатьма пойдет туда снова. А она пойдет. И выясни все об этом мелком торговце. Кто он, откуда, про его жену и детей.
– Он вдовец.
– А дети?
– Я все узнаю, госпожа.
– Вот и узнай! – Кёсем-султан нахмурилась. – Заговор я чую в зародыше. А этот уже давно созрел. Семена скоро даст. Лишь Аллах нам поможет. Ступай.
Как только ага ушел, она велела рабыне:
– Вели никого не пускать. Письмо буду писать.
Фатьму срочно надо пристроить, да и мальчишку приструнить, чтобы не рассчитывал на благосклонность самой сестры султана. Поэтому Кёсем-султан написала Юсуф-паше, что пора бы подумать о свадьбе. Чтобы не тянул и к зиме возвращался в Стамбул. Дела на Крите шли ни шатко ни валко, осада Кандии грозила затянуться. А Кёсем-султан нужны сейчас верные люди в Диване. Зять ее поддержит, а поскольку он видный военачальник, то и власть династии укрепит. Мужем Фатьмы должен стать Юсуф, а не какой-то хранитель покоев, попавший во дворец по девширме.
Отправив на Крит письмо, Валиде немного успокоилась.
…В середине сентября солнце вспыхнуло так яростно, будто собралось спалить Стамбул. Но все уже понимали, что после этого невыносимый зной пойдет на убыль, осталось потерпеть совсем немного. Шекер Пара беспокоилась за маленького сына. Баязет затих и вот уже два дня ничего не ел. Лекарша все пыталась понять: то ли у малыша жар, то ли он так страдает от зноя. От Баязета не отходили ни на шаг, Шекер Пара велела прислать аж трех кормилиц во дворец и сама их тщательно осмотрела. В ее огромной груди молока было мало, вот странность.
Шекер Пара надеялась, что все пройдет, как только на небе появятся тучи. Станет прохладнее, и Баязет поправится. Две ночи она почти не спала, но на третью не выдержала. Она уснула в своих покоях, велев рабам не спускать с Баязета глаз. Лекарша пристроилась тут же, у колыбели шехзаде, на топчане.
Похоже, что крепко спали все. Солнце, наконец, сжалилось и утром долго нежилось в перине белоснежных облаков, которые становились все гуще. Небо напоминало взбитые сливки, которые кое-как запеклись лишь к обеду, когда солнце все же проснулось.
«Сколько же я спала?» – в ужасе подумала Шекер Пара, открыв глаза. В покоях было непривычно тихо. Дремали рабыни, сладко посапывала лекарша, даже стража у дверей стояла с закрытыми глазами, а один всхрапнул так, что Шекер Пара услышала и невольно вздрогнула. Потому что этот звук был самым громким из всех, которые она услышала. И непривычно тих был Баязет.
Он и раньше-то не кричал, а лишь кряхтел, но какие-то звуки издавал, возясь в своей колыбели. Слух у Шекер Пара обострялся, когда она смотрела на кроватку сына. Теперь же тишина стала мертвой.
– Кто-нибудь, – она поняла, что голос осип. Никто даже не шевельнулся. – Айше! Зухра! Проснитесь