«Сиакурия, – подумала я, вспоминая слова Гула о рабстве, сказанные им еще в повозке. – Выходит, мы все-таки в Бедфордии».
И посмотрела вниз, на своих и Гула. Глаза мои слипались, Сфинкс держался на ногах лишь из одного упрямства, Гулльвейг обратилась к травничеству наверняка из-за того, что ее телу тоже требовался отдых, чтобы творить исцеляющую магию. Поэтому, спускаясь, я сказала:
– Предлагаю позволить мне отдохнуть одной из первых, – обратив на себя взгляды всех присутствующих, я пояснила, – мне хватит четырех часов. Дальше я могла бы стеречь ваш сон.
– Увидела что-нибудь интересное с высоты? – спросил меня Сфинкс.
– Только лес и горы.
– Я согласна, – ответила Гулльвейг, заканчивая на каком-то камне мазь из трав.
Она опустилась на колени рядом с Гулом и аккуратно наложила ее на края ран гнома, который, поняв, что мы собираемся делать, заговорил:
– Вы вообще нормальные? – в его голосе ощущался весь спектр неприятный чувств от удивления, до напряжения и страха. – Вы кто такие, черт возьми!? Почему за вами гоняются все возможные бандиты? Почему этот, – он резким движением руки указал на Сфинкса, помешав Гулльвейг накладывать мазь, – превращается во что-то похожее на волка, а потом обратно?!
– Не нервничай! Тебе нужен покой! – попыталась успокоить Гула Гулльвейг.
– Мне из-за вас палец отрубили! – взвыл гном, показывая нам окровавленный обрубок на своей ладони. – Почему вы опять ко мне пришли?!
– Успокоишься, отдохнешь, – настаивала Гулльвейг. – А уже потом…
– Ну, уж нет! Я не буду здесь спать! Тем более рядом с вами!
Я наблюдала за разворачивающейся истерикой молча и искренне не понимала, что мешало нам дальше каждому идти своей дорогой. Через горы-то нас, получается, провели.
– Гул, у тебя есть два варианта, – заговорил Сфинкс, смотря на него сверху вниз довольно угрожающе. – Либо ты остаешься с нами и отдаешь долг Газелу, либо уходишь прямо сейчас.
– Он никуда не уйдет прямо сейчас! – взволнованно сказала Гулльвейг, посмотрев на Сфинкса с непониманием в глазах. – Я должна сперва его вылечить, а потом…
– Нет, ты не должна этого делать, – довольно резко оборвал ее Сфинкс, не удостоив даже взглядом.
– Я должна это сделать! – нахмурилась Гулльвейг.
– Нет, не должна, – повторил Сфинкс, теряя терпение.
На лбу его показалась испарина, как у того человека, который перед нами убил себя. Ему было больно.
– Должна! – настаивала Гулльвейг.
– Приведи аргументы, святоша, – устало сказал Сфинкс.
«Хорошо, что меня больше никто не подначивает все сжигать, потому что я не уверена, что устояла бы сейчас», – подумала я, вздохнув.
Я задумчиво посмотрела на Сфинкса. Он так быстро и просто избавил меня от сущности с алыми глазами?.. Да, это было очень больно, но все же… Что он сделал, чтобы эта