Возвращались с проигранной войны битые русские солдаты и матросы, оставив узкоглазой нации Порт-Артур, Южный Сахалин, померкнувшие армейские штандарты и полтонны брошенных икон. Российский кордон уменьшился, и даже Николай Чудотворец в этот раз не смог помочь избежать поражения.
А вторая война была здесь, под боком, в собственной стране, в империи, за которую последний Романов держал ответ перед богом и совестью. В государстве, которое Николай по ходу истории и воле судьбы взялся благоустроить и подтянуть до европейских стандартов. Эта война была пострашнее далеких восточных баталий и заставляла размышлять о многом. Как спасти престол от бунтарей? Массовый протест самодержавию, как лесной пожар, за короткое время поглотил всю страну. Как прожить с террором и разбоем? Как из почвы выдернуть этот вредный сорняк? Бомбы в аристократов, в знатных чиновников и в военных министров летели со всех сторон. В мутных водах анархии и классовой борьбы грабежи и убийства стали обычным явлением.
Наедине с самим собой, утопая в раздумьях, Николай часто вспоминал предсмертные слова отца: «Сынок, ты начитанный, порядочный, человечный, языками владеешь, словом – не осёл. Но престол тебе не потянуть. Нужны: характер, крепкая воля, решительность. Твоя беспечность тебя же и погубит, мягкотелость сыграет с тобой злую шутку. Пусть лучше наш Мишель садится на трон. А ты не лезь в политику, займись лучше образованием».
«Мать тоже была против, – размышлял Николай. – Так и не присягнула, отстранилась, плюнула на семью, спрятавшись от российского бардака на чужбине. Конечно, в Дании тишина и покой, не то что здесь. Может, она права? Для чего я повесил на себя это ярмо? Это уже не подростковые игры и не юношеские хмельные вечеринки с друзьями. Может, это всё от чувств к супруге, которую по-прежнему люблю, к той, кого народ называет царицей? О, моя Алиса, моя желанная Александра! Я тебя обожаю и молю господа, чтобы скорее оздоровил твою душу!»
Николай, как никто чувствовал и понимал мать, хотел жить в мире и покое, но всё как-то не получалось. Прозвище «Кровавый» говорило само за себя и тяготило душу. Царская служба окатила романтика и любителя поэзии студёной водой реализма. Идеалистическое мироощущение скомкалось, как черновик наивного сочинения. Царь пытался найти выход из кризиса, продвигал выборных из народа, собирал, разгонял Госдуму. Николай хотел понять природу беды. И однажды до него дошло, когда в руках оказался немецкий труд – «Капитал» Маркса. Император листал пособие по реконструкции мира, читал и покрывался мурашками от страха: «Бунт – дитя, а царский строй – утроба». Николай держал невиданную бомбу, только не знал, как