– А что наши, всё отступают или уже остановились?
– А как англичане?
– А где Сталин?
Число вопросов с каждым днем возрастало, беседы делались более частыми и продолжительными. В истерзанных пленяжьих душах, где почти вся интеллектуально-эмоциональная сфера подавлена пищевой доминантой, постепенно пробуждались проблески мысли. Правда, некоторые еще говорили:
– Нет, силен распроклятый немец. Не выдюжить нашим.
Но уже звучали и другие голоса:
– А может, и прав Сталин: победа будет за нами272.
Многие не удовлетворялись и этой робко высказанной надеждой.
– Врешь, Петро, совсем не то говоришь. Скажи – Сталин прав: победа будет за нами!
Саша Сщенцов273 возмущен своим напарником по станку Харисом Каримовым.
– Сволочь черножопая. Мало того, что он добровольно чистит немецкий аборт, чуть ли не языком вылизывает стульчаки. Теперь он вкалывает на станке так, что немцев оторопь берет.
– Это верно. Позавчера подошел ко мне Фриц Штайнбрешер: «Чего хочет добиться Каримов своей сверхскорой работой? Скажите ему, чтоб он замедлил темпы». Говорил Каримову. А что толку: он все равно свою линию тянет.
– Ну а что делать мне – напарнику Каримова?
– Как что? Уж не думаешь ли ты равняться на него? Или и тебе мерещится экстрапайка?
– Плевать я хотел на экстрапайку. Но ведь шеф скажет: «Варум-почему? Каримов гут арбай, и ты, дескать, мус гут арбай»274.
– А ты плюнь и на дике швайн275, и на черножопого гада.
– Да, тебе хорошо говорить. А как набьют морду да посадят в карцер без баланды и пайки!
– Ну и что ж такого? Не ты первый, не ты последний.
– Хорошо еще, если в карцер, а то, пожалуй, в гештапо за саботаж.
– Погоди, оторву Каримову голову да в немецкий аборт брошу.
– Гляди, какой герой сыскался. Небось скоро сам начнешь втыкать.
– Шалишь, брат. От моей работы немцам накладно будет. Знаешь, где мое рабочее место? Вон, по ту сторону карцера.
Саша Романов показал в сторону пленяжьей уборной. Там наше основное убежище, ферштек, рефушум276, место для маскировки.
Яркое, но почему-то холодное солнце. После митагсбаланды277 греемся во дворе. Петро Ткаченко и вся его «комиссионка» заняты поисками пищи.
– Брось, Петро, – говорит Беломар, – двор чисто выметен, ничего не найдешь.
Петро не отвечает. Вдруг из кучи металлических стружек он извлекает нечто. К нему спешит бывший конник по прозвищу Кронштадт.
– Ну что там, Кронштадт?
– Капуста.
– Много ли?
– Эскадрон.
– Хорошая?
– Комсоставская.
Адам смял газету и, мигнув мне, бросил под верстак. Улучив момент, я поднял ее. «Deutsche Allgemeine Zeitung»278. После ужина переводил ее ребятам и по-своему комментировал. Неожиданно