На третью ночь шторм начал затихать. Однако перед самым рассветом запоздалая волна, ударив неожиданно по плоту, повернула его боком. Парус начал бить по бамбуковому домику, и все спавшие члены экипажа вынуждены были, вскочив на ноги, броситься выправлять курс плота и спасать раскиданное снаряжение и припасы. Во время этого аврала двое, получив в темноте удар парусом, едва не вылетели за борт.
Однако океан, как бы отступив перед мужеством моряков, признал себя побежденным. Ветер стих, и волны стали уменьшаться. Опасаясь, что шторм может возобновиться, было решено использовать время затишья для восстановления сил измученного, вконец обессилевшего экипажа; вахты были отменены, парус спущен, и все улеглись в хижине. Плот повернулся боком к волнам и начал брать их, как бочка.
Разбуженный криками попугая, который с прекращением шторма почувствовал себя лучше, экипаж обнаружил, что волны, хоть и по-прежнему высокие, катят значительно спокойнее. Ветра не стало, и в лучах солнца все выглядело весело и безмятежно. Как пишет Хейердал, ни он, ни его товарищи тогда не знали, что пережили самое тяжкое во всем рейсе испытание. Лишь позднее был открыт «гениальный и простой метод управления плотом по способу инков». Заключался он в смене наветренности (или подветренности) путем перемещения килей – способ, известный сегодня каждому моряку.
В полдень по солнцу было определено положение. Оказалось, что плот, удалившийся от суши на 100 миль, течением Гумбольдта значительно снесло на север. Это был тревожный факт; дрейфуя на север, плот легко мог попасть в коварные вихревые течения, блуждающие в районе Галапагосских островов. Завладев «Кон-Тики», они закрыли бы ему дорогу к Полинезии. В сложившейся ситуации задачей номер один стало поддерживать направление как можно более на запад.
В тот же самый день Кнут, который наконец оправился от мучительной морской болезни, начал эксперименты с антеннами, которые запускались с помощью воздушного шара или змея. Вскоре в хижине раздались позывные морской радиостанции Лимы.