– А, это вы Николай Алексеевич! Вы только пришли с занятий, поэтому не знаете, какие тут у нас события развернулись.
– Какие-такие события? ― Николай Алексеевич сел на стул.
– А вот какие: к нам подселили в освободившуюся комнату испанцев из Мадрида, мать с тремя детьми. Ваша Катя, наверное, там, помогает им обустраиваться.
Николай Алексеевич расстроился: «Опять придётся в выходные дни ходить в Институт». Он поблагодарил Аиду Петровну и пошёл обратно к своей комнате. Когда Николай Алексеевич поравнялся с комнатой, на которую когда-то имел большие виды, дверь в неё распахнулась, и на пороге показалась его Катя с ведром и шваброй:
– Ты уже вернулся. Иди в нашу комнату, сейчас будем обедать.
Сказала и поспешила мимо Николая Алексеевича выливать ведро. Тут же на пороге появилась высокая стройная синеглазая женщина в чёрном, курившая папиросу, которая с незнакомым акцентом произнесла:
– Салют! Ме-ня зо-вут Асунсьон Лопес Эрнандес. Я бу-ду тут жить.
Следом за испанкой высыпали сыновья Николая Алексеевича, поприветствовать отца, а из-за них выглянули два белокурых голубоглазых мальчика, смутившихся под пристальным взглядом Николая Алексеевича.
Похоже, что словарный запас русского языка у испанки исчерпал себя после первой фразы, и дальше она продолжила на испанском, видимо, предполагая, что и без перевода будет понятно:
– Эйос сон Эрнесто и Хулио5.
Мальчик постарше сказал по-русски:
Я ― Эрнесто, а это мой младший брат Хулио.
Пока Николай Алексеевич разглядывал новых соседей и пытался запомнить их имена, появилось ещё одно действующее лицо, о котором, похоже, представившиеся забыли. Между Эрнесто и Хулио протиснулся ещё один ребёнок дет трёх со смуглой кожей и длинными распущенными чёрными вьющимися волосами. Николай Алексеевич решил, что это девочка. Она совсем не была похожа на уже представившихся новых жильцов. Взгляд Николая Алексеевича её не смутил, а, как раз, наоборот, она дерзко взглянула на него огромными, в пол-лица, чёрными как смоль глазами. Николай Алексеевич растерялся ― никогда и никто не разглядывал его так беззастенчиво.
– А это что за лягушонок? ― вырвалось у него.
– Лягушонок, лягушонок! ― рассмеялся Эрнесто.
– Ке ес «лягу-шенок»?6 ― спросила испанка.
Эрнесто перевёл:
– Дранита! Дранита!7 ― и снова рассмеялся.
Мать неодобрительно погрозила ему пальцем и произнесла, обернувшись к Николаю Алексеевичу:
– Эста эс Кларисса, ми иха8.
Глава 3. Тишь да гладь
В твоих глазах мелькал огонь.
Ты протянула мне ладонь.
Николай Олейников. В твоих глазах мелькал огонь.
Отморосив, пролетела осень, за ней за метелями