– Теперь продéржитесь. – Поддев ногой тершегося вокруг ее ног рыжего кота, она подбросила его в воздух на несколько дюймов. – Отвали, котяра. – Последнее, разумеется, предназначалось ему.
Похоже, она сама не знает, насколько у нее все в порядке. Она может жить здесь в удобстве, вести свое дело, есть большие сэндвичи, у нее сколько угодно бензина, она может с ним химичить, назначать цены, как на черном рынке, обманывать мужа, воюющего на Тихом океане, касаться моей руки, не зная, что́ я, черт возьми, за фрукт, а бедная Билли… господи, где она? Несчастная женщина понятия не имела, как близко она подошла к краю.
– Как насчет небольшого бонуса за бензин? – Она сложила губы бантиком.
– Может, для вручения бонуса лучше вернемся в дом? – ответил он, улыбаясь так, словно зажимал губами гвозди, и действительно ощутил в горле металлический привкус; он едва дождался, пока дверь за ними захлопнется и защелкнется на замок.
Его руки обвились вокруг стенда с почтовыми открытками – для устойчивости ему не хватало дыхания. Он не совсем отдавал себе отчет в том, что происходит, но внезапно, пытаясь протолкнуть воздух в сдавленные легкие, почувствовал себя так, будто в самый жаркий день копал глубокую яму. Спущенные брюки комком лежали вокруг его ботинок. Он увидел свое грязное белье, и ему захотелось подтянуть их, но он не мог ни наклониться, ни вздохнуть.
– Хорошо смотришься, – сказала она с другого конца комнаты, наблюдая, как он давится, хватая ртом воздух. Она чуть приблизилась. – Говорю: смотришься хорошо, грязный хрипун. Ублюдок. – Она запустила в него тарелкой с остатками сэндвича, которая ударилась в стойку с открытками и упала в его брюки. Он видел ее, грязно-белую, между своих щиколоток, видел застывший на ней жир и красную ленточку бекона. И как его угораздило вляпаться в это? Как же его угораздило? Ведь он ее даже не хотел, ему от нее не было нужно ничего, кроме бензина.
Он с трудом втянул в себя воздух, ногой отшвырнул тарелку, подтянул брюки и со свистом снова вдохнул. Черт, что-то с ним не так. Сердечный приступ или еще что. Он доковылял до двери, в руках было полно открыток. Снаружи дул ветер, воздух был холодным; если ему суждено умереть, то он хотел умереть там, на улице, а не здесь.
– Давай, проваливай, – сказала она. – Считай, что тебе повезло. Повезло, что я не схватила мужнино ружье. Если тебе хватит ума, ты сейчас же уберешься вон и через минуту будешь мчаться по дороге, иначе я возьмусь за ружье. – Она надвигалась на него. Он повернул рычажок на замкé и распахнул дверь.
Парковочная площадка сжималась подступавшими с обеих сторон черными елями, становясь все меньше и меньше, как листок бумаги, который складывают и складывают. Его машина бледным пятном выделялась на фоне деревьев; схватившись за серебристую ручку водительской дверцы, он словно бы ощутил свою связь с распахнувшимся впереди простором. С хрипом и свистом втягивая в себя воздух, он втиснулся в машину, она завелась с ходу, мотор заурчал ровно и плавно, словно льющийся сироп, он дал задний