В Касселе, крохотной столице обанкротившегося королевства Вестфалия, Жером Бонапарт надеялся, что идет по пути славы, но жизнь марионеточного короля оказалась чрезвычайно утомительной. Из его державы были выведены все войска, казна опустела, а долги, и личные и муниципальные, были огромны. Подобно Жозефу, он получал от брата грозные письма с советами. Одно из них требовало привести в порядок укрепления королевства, но Жером не знал, как это сделать, если нет денег, чтобы платить землекопам и каменщикам. В ответном письме он выказал опасения за собственную безопасность, и, получив после этого новое яростное послание, припоминающее ему все его недостатки как солдата, Жером сквитался, похитив два свеженабранных эскадрона французских кавалеристов, оказавшиеся в тот момент на его территории. Кавалеристы были зачислены в его телохранители, а полковник Марбо, которому стоило огромных усилий вымуштровать их, так разозлился на это назначение, что сохранил презрение к младшему брату Наполеона до конца жизни.
При новостях об укреплении русско-прусского союза по всей Западной Германии прокатилась волна перемен и колебаний. Известия о приближении казаков поставили вюртембержцев, рейнландцев, вестфальцев, баварцев, гессенцев и бранденбуржцев перед лицом трех возможностей. Какую из них выбрать? Сохранить верность Франции, сделав ставку на военный гений Наполеона? Присоединиться к патриотической истерии, царящей на востоке, и встать в ряды освободителей Европы? Или последовать примеру шведского кронпринца, который, судя по его последним поступкам, лучше всех жителей континента умел ходить по канату нейтралитета, в то время как всем прочим приходилось спрыгивать на ту или иную сторону. Ведь даже сейчас Бернадот, в прошлом старший сержант у Бурбонов, позже маршал Франции, еще позже наследник шведского престола, в своей столице Стокгольме не торопился принять решение. Он до сих пор сравнивал в уме относительную ценность Померании, обещанной ему Наполеоном, Норвегии, обещанной царем, и денег, обещанных англичанами.
Гамбург, Любек, Дрезден, Берлин, Штутгарт, Франкфурт, Вена были охвачены сомнениями, колебаниями и нерешительностью. В Неаполе родственники императора замышляли предательство. Мадрид пребывал в тревоге. И только в Санкт-Петербурге и в лагере Веллингтона царили спокойствие и уверенность. В Лондоне, где банкиры финансировали войны против Франции еще с тех пор, как Людовик XVI был осужден и казнен своими подданными, наблюдался такой оптимизм, какого еще не знало это поколение. Ликующий возглас «Таймс»: «Он гибнет! Гибнет!» – еще