Ну и что, что уволили. Это же не конец света. У меня по-прежнему есть руки, ноги, даже голова. Высшее образование, опять же. Что я новую работу не найду, что ли? Найду!
А самой обидно аж до слез.
Главное – шеф попросил перед уходом исправить файл. Я, конечно, согласилась, тут же пошла его редактировать. Грешным делом подумала, что остынет, простит мне мою глупую ошибку, ведь очевидно, что не специально, но не тут-то было.
Выперли меня с вещичками.
И что теперь делать? Пока устроюсь на новое место, пока получу зарплату…
– Катя? – вдруг раздается откуда-то сбоку.
Оборачиваюсь и цепенею.
Возле лавочки стоит Стася. Одета-то как! Черная кожанка подчеркивает талию, джинсы облегают чересчур худые ноги, которые кажутся невероятно длинными благодаря ботильонам на шпильках.
Тут же вспоминаю, как она этими своими ногами обхватывала бедра моего жениха, и мне становится совсем тошно.
– Я хотела зайти к тебе в офис, поговорить, вижу, ты тут, – тараторит скороговоркой она.
Борюсь с желанием подскочить и надеть ей на голову коробку со своим офисным барахлишком. Буквально сдерживаюсь из последних сил.
Шиплю, зло прищурившись:
– Вот сейчас ты совсем не вовремя…
Впрочем, в этой жизни не будет момента, когда это «вовремя» наступит. Я больше никогда не хочу видеть эту свинью.
– Кать, ну прости, – картинно вздыхает она и садится на другой конец лавочки. – Просто он на меня так набросился, так набросился…
– Хватит врать! – киплю от возмущения. – Я все видела, ты сидела на нем вполне себе добровольно! Я там была, забыла?
– Не удержалась, прости… – охает она.
Наверное, какая-нибудь святая Катерина после слова «прости» растаяла бы, разомкнула объятия и ответила: ничего, бывает. Но я – не она.
Говорю ей с каменным выражением лица:
– Знаешь куда засунь себе свое «прости»…
– Ну зачем ты грубишь? Мы же подруги. Просто я не удержалась, он у тебя такой вау…
Ох ты ж, боже мой. Я сейчас должна войти в ее ситуацию и сказать что-то из разряда – раз он вау, я, конечно же, понимаю, зачем ты взобралась на моего жениха. А если бы он был не вау, то это бы резко меняло степень вины так называемой подруги?
Да Антон внешне ничего себе парень. Высокий, накачанный, лицо приятное. Опять же, владеет небольшим кафе, при деньгах. Но какой сволочью надо быть, чтобы вот так запросто взобраться на чужого жениха? Пусть он хоть триста раз будет вау, ух и всяко разно.
– Стася, мы больше не подруги, – объясняю ей очевидное. – И никогда уже ими не будем. Так что, иди-ка ты…
– Я что пришла, – перебивает она, захлопав наращенными ресницами. – Твоя мама звонила моей, ругалась, говорила про меня всякое.
О, мама может. Чувство такта ей неведомо, и нередко она ляпает такое, отчего у меня, прожившей с ней первые семнадцать лет своей жизни, уши сворачиваются в трубочку. Представляю, что она наговорила матери Стаси.
Впрочем, в данном конкретном