Прикуривая свечной фиолет. Антон Ростовцев

и наблюдаю каждого из них.

      Я в комнате, захламленной иголками, одеколонами, пылью, бутылками. Закуриваю сигарету. Дослушав Билла Эванса, раздеваюсь догола, желая удовлетворить себя подручными средствами, но тут стук в дверь. Я этого и боялся. Стучатель подождал немного и оставил попытки. Я же продолжил свои утехи.

      К 11 часам вечера я надумываю приставить все барахло на место, где глаза мои не смогут заметить окурки, пепел, узорчатое фиолетовое полотенце и пыльные носки, и злобные опустошенные бутылки вина. Дохожу до кладовой и замечаю Свету в растрепанных волосах, которые она теребит тоненькими ручками перед зеркалом. Я очень рад видеть ее приветливую улыбку, уголки которой касаются ее больших серых наушников. Хватаю веник и савок и рассказываю ей о том, как я избавился от занудного названия телефона, разрезав пополам сим-карту.

      Возвращаюсь в комнату и снова включаю Билла. После уборки я отношу инвентарь обратно и замечаю Свету на полу, понимая, что все мои расспросы по поводу ее лежания на бетонном темно-коричневом полу, не уместны, потому что я сам любитель помечтать, лежа где угодно.

      Света открыла глаза и спросила «есть ли у меня сигареты?». Я сказал, что есть, и пригласил ее к себе, чтобы покурить, попить кофе и поболтать о колледже.

      Я дал ей почитать продолжение моего сна, где я пытался описать беспомощность и неловкость перед болью сексуальной измены на глазах персонажа, чьими устами и носом я ощущал благовоние двух тел, шлепающихся друг на друге промежностями, оросившиеся душем и скользящие по плиточной тускло-оранжевой стене.

      6

      Когда я выселялся из общежития, меня сопровождала и болезнь моих прокуренных легких, и мое головокружение, и последняя встреча с Наташей, на которую я пришел с видом «который оставляет желать лучшего», пропахший медикаментами, сморщенный как в бредовом сне и запятнанный гадливой выходкой языка и походки, но я все же не смею себя жалеть, я достаточно строен, когда Наташа, мне напоминает о моей сутулости, а я ради смеха горблюсь еще больше, и она тут же меня подхлестывает своей издевкой «давай, давай, дед…». Я нахраписто смеюсь, откашливаюсь и улыбаюсь пьяной улыбкой. Хотелось ее поцеловать, но мне стыдно целовать ее своими губами от того, что я так сильно провонял табаком, и зубы плюс ко всему чистил через день, и только утром. Еще одежда у меня была мятая, как и кроссовки «гения».